«Я всегда просчитываю, что я делаю»  

6 мая 2022 года в окно берлинского здания на улице Лепсиус (Lepsiusstraße), где проживают сотрудники российских государственных СМИ с семьями, прилетела бутылка. Прибывшие на место происшествия полицейские обнаружили в доме «подозрительную канистру, обмотанную скотчем и проводами». Жильцов эвакуировали, а саперы обезвредили неизвестное устройство. Началось судебное следствие.

Посольство РФ в Германии заявило, что в Берлине была предотвращена «попытка осуществления террористического акта в отношении российских журналистов и членов их семей», и предположило, что «данный вопиющий акт» напрямую связан с царящей в Германии «атмосферой травли государственных российских СМИ, огульно обвиняемых в распространении дезинформации и пропаганды». 

Только в декабре полицейские наконец задержали подозреваемого, которым оказался известный в Берлине активист, основатель движения Unkremlin Дмитрий Баграш. 

— Меня очень кинематографично арестовали, когда я только-только запланировал новые акции, — вспоминает тот день в разговоре со мной Баграш (в Германии можно звонить широкому кругу лиц прямо из тюремной камеры). За несколько месяцев до этого у него сгорел Smart, его заявление игнорировали, поэтому, когда Баграшу позвонили из полиции и пригласили на допрос по поджогу, он был уверен, что речь пойдет о машине. 

Однако в участке на Баграша, рассказывает он, набросилась «толпа долбоебов с надписью Polizei и в масках». 

— Если я сам к ним пришел, зачем это было делать? — удивляется Баграш. 

Вскоре после задержания его отправили в СИЗО.

— Прокурор [Клаус-Михаэль] Вакс, рыжая тварь, сказал тогда: «Ну что, всё? Добегался? Больше ты не будешь совершать преступления». Я смотрел на него и не понимал, в чем дело. Сказал: «Вы поймите, я сейчас запланировал и зарегистрировал две демонстрации», — а он ответил: «Да, я это и имею в виду», — от чего я офигел, — вспоминает суд по мере пресечения Баграш.

Новенький

Родившийся в 1968 году Баграш пришел в активизм не так давно — до этого он занимался бизнесом. В Германию он переехал в 1992 году, потом «мотался по странам и континентам», часто заезжал в Москву, где был директором представительства французской компании Lohr Industrie. В последние годы Баграш управлял компанией Rambach Vostok, которая продавала блоки увеличения мощности и экономии топлива автомобилей. 

Рассказ о своем преображении он начинает с аннексии Крыма. 

— Я везде тогда, естественно, орал, что это катастрофа для России, что это преступление. Меня просто до сумасшествия бесила Россия, потому что все люди, с которыми я общался, были за Крым, за Путина, — рассказывает он. 

Триггером отъезда из России для Баграша, тем не менее, стал не Крым, а украденные у него менеджером Rambach Vostok 200 тысяч евро. 

— рассказывает Баграш. 

После этого он передал фирму своему другу, погрузил оборудование в машину и уехал в Берлин. В политического активиста Баграш превратился только в 2020-м году, после отравления Алексея Навального. 

— Я тогда зарегистрировал акцию напротив российского посольства в поддержку Навального. Я был неофит, поэтому туда пришло человек шесть, — вспоминает Баграш и рассказывает, что еще до этого познакомился с Игорем Эйдманом — социологом, руководителем Форума русскоязычных европейцев и общества «Немецко-российский правозащитный диалог». На тот момент Эйдман — едва ли не самый значительный представитель русской эмиграции в Берлине.

На акцию тот, впрочем, не явился и предупредил Баграша, что больше 50 человек на улицы Берлина «не придет никогда». 

— Я решил тогда, что нужно не просто выходить с флажками, но изобрести такую форму, которая и с этим ограниченным количеством людей действовала бы на тех, кто принимает решения, — говорит Баграш.

Многие в эмиграции безуспешно бились над этой проблемой, но именно Баграшу, активисту-новичку, удалось найти свежее решение.

— За два часа разговора в полиции с руководителем департамента, который занимается регистрацией демонстраций, я прямо там и придумал круглосуточный палаточный лагерь! Такого вроде бы еще не было в Германии! — говорит Баграш, и чувствуется, как из него прет энтузиазм, хотя прошло уже несколько лет, а сам он сейчас сидит в тюрьме.

Прорывной формат

Первый кэмп Баграша прошел с 9 апреля по 9 мая 2021 года в самом центре Берлина — возле Бранденбургских ворот и совсем недалеко от посольства РФ. Целью круглосуточного протестного лагеря Stop Putin’s Terror, говорил Баграш в анонсе мероприятия, «является зримое предостережение руководства Германии, всех людей и журналистов об актуальной угрозе для них со стороны кремлевского режима сейчас». 

Каждый день в лагере Баграш решил посвятить отдельной теме — например, Навальному в тюрьме, Украине, протестам в Хабаровске или ситуации в Чечне. «В Хабаровске люди собрались на конспиративной квартире, ведь там сейчас проводятся очень серьезные репрессии. И человек пять журналистов, оставшихся на свободе, вышли с нами на стрим, несмотря на опасность», — рассказывал он «Голосу Америки». Перед интервью каналу ZDF ему, правда, пришлось объяснить журналисту, что Хабаровск — это такой город, а не страна.

Основатель русскоязычного объединения Freies Russland NRW (центр его — в Дюссельдорфе) Юрий Никитин познакомился с Баграшем незадолго до появления у того идеи кэмпов. Делегация Freies Russland посетила два последних дня лагеря, где показывала свой карнавальный спектакль «Сделаем Путину больно». 

Все участники кэмпов Баграша отмечают их высокий технический уровень. На гигантском экране у Бранденбургских ворот, конструкцию которого лично сварил Баграш, каждый день проходили телемосты. Никитин отдает активисту должное, но жалуется, что в итоге ему самому пришлось «судорожно всех обзванивать», чтобы кто-то пришел на спектакль, потому что Баграш сразу поругался с другими организаторами.

Наталья Иванова из еще одной берлинской русскоязычной организации Demokrati-JA вспоминает, что в первый же день месячного кэмпа «увидела, что людей, которые будут вместе с Баграшем дежурить в палатке, практически нет». По немецкому закону для функционирования палаточного лагеря в нем всегда должен находиться хотя бы один человек. 

— Я начала жутко переживать из-за этого и много сделала, чтобы там хоть кто-то был, но иногда Баграш, который месяц там фактически жил, оставался совсем один. На мероприятиях мне часто приходилось изображать из себя публику, потому что больше никого не было, — рассказывает она.

Бывший муниципальный депутат из Калининградской области Антон Ерашов познакомился с Дмитрием Баграшем в 2020 году на одном из протестных маршей в Берлине, и они сразу «приглянулись друг другу». Ерашову идея лагеря очень понравилась, потому что «этим привлекаешь внимание немцев, а они влияют на принимаемые законы». По его словам, посетителей в лагере в течение дня было немало, ведь Бранденбургские ворота — одно из главных туристических мест Берлина.

Политическое животное

Фишкой Баграша с самого начала была ориентация на немцев, а не на российских эмигрантов. 41-летний берлинец Руди (имя изменено) в 2021 году решил писать магистерскую политологическую работу про российскую общественную организацию и выбрал Unkremlin: 

— Тогда было ощущение, что это самая видная, самая смелая и самая доступная группа в Берлине, потому что Баграш был сразу готов встречаться и говорить. 

Поскольку Руди «случайно» изучал русский язык в университете, был наблюдателем в России на выборах в 2018 году, то Баграшу он оказался полезен. После их интервью Руди постепенно стал членом движения Unkremlin («У меня всегда была мотивация помогать активистам, которые приехали в Германию», — объясняет он). Баграш делегировал ему задачу писать пресс-релизы и письма немецким политикам. 

По мнению Руди,

Немец активно помогал Баграшу во время кэмпа «Лагерь демократии», который прошел перед зданием администрации канцлера Германии летом 2022 года — уже во время полномасштабной войны России с Украиной. «Радио Свобода» Баграш тогда объяснял, что кэмп был задуман как место, где люди могут получить информацию о захватнической войне России, а вместе с тем задать вопросы о планах германского правительства по поддержке Украины. 

На плакатах в лагере были предложены два варианта развития событий: «белый путь», с поставками вооружений, финансовой и гуманитарной помощью Украине, и «черный» — с переговорами с Путиным. 

— Там была очень жесткая, абсолютно наотмашь критика Путина лично и всех тех зверств и преступлений, которые совершает путинский режим, — говорит российский оппозиционер и бывший депутат Госдумы Геннадий Гудков. — Он [Баграш] был недоволен тем, что многие представители российской оппозиции в эмиграции ограничиваются более мягкой позицией, которая мало влияет на режим. 

— Уличные акции прошли — и всё, — противопоставляет себя другим оппозиционерам Баграш. 

Правда, по словам соратников Баграша, многие политики и журналисты летом были на каникулах, да и место это, в отличие от Бранденбургских ворот, оказалось совсем не проходным. Руди уточняет: в работе лагеря немцы принимали «даже более устойчивое участие, чем русские активисты». 

Немецкий политолог и консультант немецкого МИДа Андреас Хайнеман-Грюдер впервые познакомился с Баграшем еще до пандемии коронавируса, на ежегодном мероприятии в поддержку русских правозащитников. 

— Я читал там лекции примерно 40 участникам, в основном из регионов России. Но Баграша я запомнил в лицо, потому что он задавал очень много вопросов про санкционную политику, — говорит Хайнеман-Грюдер. 

Впоследствии политолог стал регулярно общаться с Баграшем, обсуждать лозунги для акций русского оппозиционера и помогать ему «устанавливать контакты с немецкими политиками». Руди тоже писал на почту всем депутатам Бундестага, благодаря чему второй лагерь среди прочих посетил известный депутат Бундестага Родерих Кизеветтер.

Сам Хайнеман-Грюдер живет и работает в Бонне, поэтому участвовал в мероприятиях кэмпа по зуму через тот самый огромный экран, сваренный Баграшем. 

— Я его поддерживал, потому что он не был кухонным диссидентом, за обсуждениями и рассуждениями которых ничего не следует. Многие русские занимаются тем, что рассказывают, какие они бедные, но хорошие, — рассуждает политолог. — Баграш же был политическим животным, которое понимало, что надо выдвигать политические лозунги, а не просто говорить, что Путин — убийца, а во-вторых, что надо воздействовать на людей, которые в Германии принимают политические решения. 

После начала полномасштабной войны Хайнеман-Грюдер обсуждал с Баграшем, какой нужен подход к немецкому правительству, чтобы оно предоставило Украине нужные ей вооружения. По мнению Юрия Никитина, акции Баграша сыграли, конечно, не решающую роль, но свой вклад в то, что Германия за время войны прошла большой путь «от обсуждения в феврале 2022 года поставок Украине гранатометов и касок из запаса армии ГДР», внесли.

Орудие преступления

Найденная в доме российских пропагандистов канистра не взорвалась и не загорелась. Первую экспертизу сделал сапер, который обезвредил «эту штуку» на месте событий, расстреляв ее из водной струи под высоким давлением, рассказывает бывший адвокат Баграша Пит Мумм.

— Устройство существует в виде разных кусков. Канистра, к которой прикреплены спички, еще кубики для разжигания костра, какая-то пластина от компьютера, которая, по мнению полиции, была либо [пультом] дистанционного управления, либо таймером. Но они не могут сказать, как именно всё это должно было сработать, потому что всё расфигачили, — говорит он. 

Баграш рассказывает, что ведущий эксперт Германии из криминальной полиции дала на суде абсолютно однозначное заключение, что конструкция гореть не могла, потому что была заложена в небольшую нишу. 

— По моим подсчетам, там могло сгореть от 30 до 40 граммов бензина, а на всё остальное не было бы кислорода, то есть не было ровным счетом никакой опасности, — говорит он.

Баграш с возмущением отвергает свою причастность и упирает при этом на то, что взрывное устройство сделано слишком кустарно для такого профессионала, как он. 

— говорит Баграш. — К этой канистре скотчем были присобачены обычные спички, которые должны были стать инициатором возгорания. Спички! — восклицает с иронией Баграш. Еще он отмечает, что на канистре «была электронная плата, созданная на коленке совершенно кустарным способом»». — Ни один эксперт не знает ее предназначения, а ведь у меня на складе есть и радиоуправляемые платы, сделанные на заводе. Я вообще официальный производитель электроники, а тут что-то на коленке сделанное, — говорит он. — Но самое удивительное, — продолжает он возмущаться, — что нашли устройство через 13 дней (по данным полиции, оно было установлено в ночь на 24 апреля. — Прим. ред.). По приговору я, получается, приехал и всё это дело туда подложил, хуе-мое-варежки, а потом 13 дней подряд ждал, чтобы это нашли. Или 13 дней пытался совершить убийство? Это что?

Еще одним доказательством своей невиновности Баграш считает надпись «Рашистов в ад», обнаруженную рядом с тем местом, где лежала канистра.

— Она совершенно нечитабельная! А если вы посмотрите на все акции, которые я проводил, то у меня всё сделано экстрапрофессионально, и ни одной буквы кириллического алфавита я не использовал никогда, потому что в Германии всегда обращался к немцам, — говорит он и называет все перечисленные им доводы «кричащими». 

Украинцы Шредингера

Активист считает, что во всем виноваты люди, жившие у него дома в начале 2022 года под видом украинских беженцев. 

— У меня тогда за несколько месяцев перебывало человек 60, наверное, и среди них были два человека, муж и жена, которые назвались Тарасовыми — Александром и Анной. Но я и в полиции сказал, что документы у них не проверял, а имена эти, скорее всего, вымышленные, — говорит он. 

Женщины в одной комнате, мужики — в другой, а сам он иногда даже спал в машине, — рассказывает Мумм.

Тарасовы, как и многие другие, пользовались машиной Баграша и его вещами. 

— Моя BMW использовалась как общая машина — практически все участники моих акций брали ее, ключи я в палатке на гвоздик вешал. Когда ко мне кто-то приезжал, то я давал машину, если нужно, — рассказывает активист. 

Его соратник Ерашов подтверждает: 

— Я видел, как это происходит: приходили в лагерь сотни людей каждый день, охраны не было, волонтеры что-то приносят, что-то уносят. Он просил съездить за бензином для генератора, и любой мог свою принести канистру, а Димину забрать. Так что его версия вполне вероятна. 

По словам адвоката Мумма, Баграш даже возил Тарасова показывать дом сотрудников РИА «Новости» и RT, потому что тот интересовался, чем он может пригодиться. 

— Баграш ему сказал, что можно последить, что там происходит, — говорит Мумм.

— Я считаю, меня совершенно наглым образом подставили! У меня из багажника пропала эта пластиковая десятилитровая канистра. Я тогда не обратил на это внимание, ведь я еще развозил гуманитарную помощь украинцам, подумал, что где-то выложил ее, а потом забыл об этом, — утверждает Баграш. 

Он напирает на то, что в материалах уголовного дела указано: на канистре и других составляющих устройства есть не только его ДНК, но и еще двух человек: мужчины и женщины. 

— Это просто абсолютно четкое подтверждение тому, что я говорю! — настаивает Баграш. 

Полиция искала Тарасовых, но так и не нашла. Чуть больше повезло адвокатам. 

— Я давал белорусам для акций аппаратуру, и однажды за ней заехала украинская режиссер. У меня был прямой эфир на украинском телевидении, и я попросил Тарасова ее отвезти. Полиция ее искать не хотела, но адвокат за три месяца нашел и привел ее в суд. 

— говорит мне Баграш.

— Они [Тарасовы] существовали, и это не выдумка, но это еще не означает, что это именно они заложили то устройство, — рассуждает политолог Хайнеман-Грюдер. 

Узкие места

Баграш не отрицает, что интересовался домом на улице Лепсиус. В январе 2022 года он публиковал в своем фейсбуке адрес дома, 3 марта упоминал среди возможных занятий для российских эмигрантов «пикетирование объектов российской инфраструктуры». «Чтобы земля горела под ногами гэбэшников», — уточнял он тогда. 

— Вот эта цитата в приговоре приведена и написано, что я давно планировал поджог российских пропагандистов на основании, блядь, этой цитаты! — злится Баграш.

Он рассказывает, что на самом деле собирался устроить около места жительства пропагандистов пикеты. 

— Приехал туда, сфотографировал и опубликовал у себя: хотел, чтобы знакомый юрист нашел юридические возможности передачи этой собственности Украине, — рассказывает Баграш и утверждает, что потом забыл о доме напрочь. 

Тем не менее полиция, проверив биллинг телефона Баграша, выяснила, что тот неоднократно находился в районе дома пропагандистов, в том числе в неурочное время. 

— Поздно вечером, рано утром. Это не днем, когда он действительно сфотографировал здание в первый раз. Он или кто-то с его телефоном был там в то время, когда мало кто перемещается по городу, — говорит Хайнеман-Грюдер. 

Еще один подозрительный момент: уже после закладки устройства с компьютера Баграша неоднократно гуглили, нет ли информации про произошедшее в доме на улице Лепсиус.

— признается Ерашов.

Хайнеман-Грюдер, судя по всему, раздражен поведением Баграша и считает, что тот должен был четко объяснить, как кто-то мог получить доступ одновременно к его телефону, машине и двум компьютерам. 

— Один компьютер он использовал как личный, потому что именно через него делал денежные переводы. И вот в течение пяти минут одним ранним утром он делал перевод с одного компьютера и одновременно с другого гуглил, — говорит политолог. 

По его словам, следователи решили, что если даже Тарасовы и имели доступ к одному компьютеру Баграша, то доступ к счету чужим людям тот дать не мог.

По мнению Хайнеман-Грюдера, остается еще одна не опровергнутая гипотеза, согласно которой Баграш защищает тех, кто на самом деле поджег дом пропагандистов, и не говорит их имена.

Юрий Никитин утверждает, что следователи реально пытались разобраться, есть тут вина Баграша или нет, из-за чего дело и растянулось почти на два года. 

— Было перелопачено огромное количество информации, были попытки отработать версию Димы, но никто ничего не нашел, а Дима новых доказательств так и не предоставил, — заочно соглашается с немецким политологом Никитин. 

Сам Баграш уверен, что его версия и так давно доказана: 

— У меня все компьютеры и телефон, аккаунты, браузеры в них синхронизированы. Мой личный ноутбук — это Macbook Pro, а второй компьютер на винде, который видели все свидетели с моей стороны, я всем давал, как и машину, — говорит Баграш.

Он утверждает, что однажды, придя домой, застал Анну Тарасову за своим личным макбуком. 

— Никаких переводов денег (о чем говорил Хайнеман-Грюдер. — Прим. ред.) там в помине не было. Была просто проверка моего аккаунта в банке, а кто именно заходил, я или они, не помню, но всё было в cookies (Баграш имеет в виду отсутствие необходимости вводить логин и пароль для входа в аккаунт. — Прим. ред.). Но ведь разумно было проверить аккаунт после несанкционированного входа в мой компьютер, не так ли? — рассуждает Баграш. — С какого компьютера гуглили, совершенно непонятно. Причем я задавал этот вопрос во время суда полицейским, и они сказали: «Мы не знаем, у вас всё синхронизировано было». 

Когда именно он выгнал из дома Тарасовых — до или после установки устройства на улице Лепсиус, — Баграш не помнит. О времени закладки он узнал только от полиции.

— Когда я ее (Анну. — Прим. авт.) застал за моим ноутбуком, то сразу сказал: «Встали [с Александром] и пошли на хер отсюда». Разозлили! Это стало последней каплей. Они жили [у меня] больше месяца, ни разу не заправили мне машину, хотя мотались вечерами черт знает где. Тарасов раздражал еще и тем, что он, украинец, сидит в Германии, когда его страна воюет, — говорит Баграш.

По словам адвоката Мумма, он не сомневается, что Тарасовы существовали и имели доступ к его устройствам.

— Но поскольку мы не смогли их найти и предъявить, то, исходя из менталитета правильного немецкого судьи, я скажу, что и сам на его месте, возможно, принял бы такое же решение, — говорит Мумм.

Мошенничество

Сыграло свою роль в суровости приговора и то, что против Баграша возбудили еще два уголовных дела: за мошенничество при получении финансовой помощи в пандемию коронавируса и за манипуляции с электросчетчиками и газоснабжением. В суде все три дела рассматривали вместе. 

Юрий Никитин был в гостях у Баграша за неделю до ареста. 

— На улице декабрь, холодно, немецкие квартиры не отапливаются, а у него жара. Я спросил, а он с бравадой рассказал [про схему со счетчиками], — говорит Никитин. 

По словам экс-депутата Ерашова, Баграш решил сэкономить на счетах за коммуналку, потому что ему не хватало денег на финансирование своих акций.

Баграш говорит, что мошенничество со счетчиком признал сразу. 

— Но за это не сажают, — говорит он и переходит к теме с коронавирусом: 

— объясняет активист. 

Обвинение строилось на том, что Баграш имел право на получение не 12, а только 9 тысяч евро из-за маленького оборота и не мог тратить эти деньги, как ему хочется. 

— Я же их не себе в карман положил. Я купил на это аппаратуру, чтобы видео для Rambach Vostok снимать, которые мне раньше мои друзья с НТВ делали в свободное от работы время. Это было необходимо для продаж, — говорит активист. 

В своем последнем слове он вину так и не признал, но допустил со своей стороны непреднамеренное нарушение закона. 

Друзья и враги активиста соглашаются, что эти две истории тоже сильно повлияли на приговор. 

— Да, так делали многие, и они покупали себе машины и телевизоры, а он всё вложил в дело, но преступление с точки зрения немецкого закона есть. То же самое со счетчиком, — рассуждает Никитин. — И одно дело, когда перед судом предстает идеальный человек, добропорядочный гражданин без правонарушений, а другое дело — Дима. Если бы не эти два дела, то могли бы дать по отсиженному [к моменту приговора]. 

Неудачная стратегия

22 июля 2023 года Баграш получил 5 лет и 4 месяца тюрьмы от судебной коллегии, состоявшей из двух присяжных и трех профессиональных судей.

— Судья решил, что Баграш хотел поджечь дом, и понял, что могут быть очень серьезные последствия, вплоть до гибели жителей этого дома. А тот факт, что устройство на самом деле эффективно сработать не могло, он не знал, и это не влияет на его мотив, — объясняет Мумм. 

Судья Томас Грос чтение приговора предварил объявлением о том, что разделяет политические взгляды подсудимого в отношении ситуации в России, и напомнил, что 2 марта 2022 года объявил на своем судебном процессе минуту молчания в память о погибших украинцах. Грос при этом отметил, что процесс Баграша — уголовный, а не политический. 

Симпатии Баграша, несмотря на общие взгляды на происходящее в мире, судье завоевать не удалось. Тот во время процесса, рассказывают мне бывавшие на заседаниях, не сдерживал себя, ругался и обвинял прокурора и судью в работе на Кремль. По словам одного из знакомых Баграша, он и правда верит, что прокурор «преследовал его по политическим причинам», и думает, как ему «насолить и отомстить за несправедливость». 

— Я Баграшу сказал, что не надо упрекать прокурора и говорить, что он фашист и сотрудник Путина: 

Но он потом предположил, что и судья тоже коллаборант. Это не очень удачная стратегия, — с сожалением констатирует Хайнеман-Грюдер.

Соратники Баграша из числа немцев ангажированность прокурора и судьи отрицают, но признают, что немецкие спецслужбы недостаточно хорошо разбираются в российской специфике. 

— У нас была проблема, что судья, присяжные и прокурор имели это немецкое, немножко романтическое представление о России, а об Украине первый раз услышали, когда война началась по полной программе, — говорит Мумм. 

Он сравнивает процесс со спектаклем, который российские актеры дают в немецком театре, где адвокаты делают субтитры для ничего не понимающей публики.

Главный враг

Баграш уверен, что истинная причина его преследования — это желание Кремля устранить в его лице угрозу влиянию Москвы в Европе. Активист не сомневается, что охота на него началась еще до начала полномасштабной войны. 

Так, в 2021 году Баграш делал в Софии с Геннадием Гудковым презентацию «базы эфэсбэшников», чтобы «перекрыть им доступ» в Европу. По словам Баграша, Гудков его тогда предостерегал, что за это могут и убить.

Когда мы говорили с Гудковым, о своем личном знакомстве с Баграшем он не вспомнил. «Для его выставки с фотографиями кровавых преступлений Путина он записал мой комментарий, он где-то там звучал, и, возможно, поэтому Дмитрий считал, что я нахожусь на месте», — объяснил Гудков. Баграш ужасно удивился, когда я рассказал ему об этом, — через день экс-депутат написал мне, что позабыл о встречах с оппозиционером, но они были.

Про свои предостережения экс-депутат тоже забыл, но меня заверил, что угроза реальная: «Я вообще всем говорю, что, к сожалению, наша деятельность хоть и благородная, но содержит в себе риск. Не обязательно убить — могут начать преследовать родных, близких или строить всякие козни против тех, у кого остались активы, бизнес. Созданы специальные подразделения ФСБ и СВР, в задачу которых входит преследование оппозиции за рубежом. Это не слухи, это не пугалки! Подразделение подчиняется Совету Безопасности напрямую». 

Гудков о Баграше отзывается об активисте очень уважительно. 

— На мой взгляд, Баграш — человек совершенно искренний, убежденный в правильности своих взглядов и идей. 

— сказал мне Гудков.

В январе 2022 года у активиста сгорела машина.

— На суде и во время процесса эта гадина [прокурор] Вакс говорил, что моя машина случайно сгорела, а ведь я даже не публиковал эту информацию, потому что не был уверен, что это провокация, но Сергей Золовкин [бывший администратор форума «Новой газеты» ], которому я отправил фотографии, уверенно сказал: «Я знаю их методы», — рассказывает Баграш. 

Он не стал останавливаться на достигнутом и после начала полномасштабной войны «инициировал категорически болезненную для Кремля акцию».

— Я опубликовал образец писем [на тот момент канцлеру Германии] Шольцу и депутату [Европарламента] Сергею Лагодинскому, чтобы любой гражданин России мог распечатать и, вписав свое имя, отправить им требование о поставке оружия Украине, — говорит Баграш.

В ноябре 2022 года Баграш еще раз убедился в том, что Кремль пытается ему помешать. Во время поездки на первый съезд Совета народных депутатов экс-депутат Госдумы Ильи Пономарева Баграш заметил за собой слежку, а на обратном пути у активиста неожиданно сломалась машина. Кое-как доехав до дома, Баграш отдал машину в полицию на проверку, но там ничего подозрительного не обнаружили.

— Прокурор запретил расследовать [эти инциденты]. А если бы он подтвердил слежку за мной и поджог моей машины, то рассыпалось бы его обвинение, ведь в приговоре написано, что моя деятельность в Германии была настолько мизерная и незначительная, что, подложив канистру, я пытался добрать популярности! Это черным, блядь, по белому написано! — тут Баграш едва ли не кричит.

Экс-депутат Ерашов согласен: 

— Подставить его был смысл. Он общался с немецкими депутатами и другими политиками, он поставил второй кэмп напротив администрации канцлера! Представляешь, поставить кэмп на Красной площади? Поэтому он очень мешал тем, что привлекал внимание к проблеме, плюс из-за кэмпа у него рос авторитет в немецком сообществе, — говорит он.

Вот и Гудков не исключает, что Баграш стал жертвой провокации российских спецслужб: 

Юрий Никитин, впрочем, сомневается, что российские спецслужбы в их нынешнем состоянии способны на такие сложные операции. 

— Они работают примитивно, да и Дима, хоть он себя и позиционирует главным борцом в Германии, не того уровня, чтобы им всё сделать, лишь бы убрать его из Берлина. Да, акции яркие, организация на высоком уровне, но КПД не столь велик, чтобы вся страна стала против Димы и устроила такую сложную операцию, — говорит Никитин.

Одинокий могиканин

Недоброжелателей у Баграша хватает и помимо Кремля и Лубянки. Виной этому непростой характер активиста.

— Если ты согласен с ним и поддержал его проект, то должен только этим и заниматься. Дима начинает звонить по сто раз в день и фонтанировать идеями, — рассказывает Юрий Никитин. — Но не все люди готовы тратить столько времени на [активизм]. 

По мнению Никитина и Ерашова, Баграш обижался, что люди не работают на сто процентов, и мог «неполиткорректно послать». 

— Из-за его резкости люди либо отходили и избегали его, либо ругались, — говорит он. 

«Отходивших» Баграш не прощал.

— Некая паранойя свойственна всем русским, которые живут за рубежом, — смеется немецкий политолог Хайнеман-Грюдер. — Это, может быть, какая-то постсоветская болезнь, что никто не верит другому человеку, но политик должен объединять людей, сторонников, со всеми находить общий язык, а Баграш не мог наладить конструктивные отношения даже в своей ассоциации, где со временем многих упрекал в том, что они жулики и им нельзя доверять. Он был как одинокий могиканин. 

По словам Ерашова, Баграшу не удавалось находить общий язык только с русскими:

— Немцы лучше видят суть, им важно, чтобы дело делалось, а русским важно, как к ним относятся, и они больше ценят почести. Вот [российский социолог и двоюродный брат Бориса Немцова Игорь] Эйдман — лицо русской оппозиции, а тут приходит Дима, делает на свои деньги кэмпы, не чтит авторитет и без пиетета разговаривает. Это вызывает неприязнь, — говорит экс-депутат.

Первый серьезный конфликт у Баграша произошел как раз с Эйдманом. Когда тот в здании полиции придумал формат протестного лагеря, то, окрыленный, выйдя на улицу, сразу позвонил ему. 

— Сказал: «Слушай, я изобрел такое! Давай сделаем». А тот мне ответил: «Нет, это невозможно, ничего не получится». Я опешил: «Как не получится?» «А кто это будет финансировать?» — уточнил Эйдман. «Я! Фигня!» 

«Нет, у тебя не получится», — якобы отрезал тогда тот. Баграш обозлился и «всё-всё-всё» организовал самостоятельно: не только конструкции варил сам, но и контент делал, и дизайн. По словам Баграша, он пригласил в лагерь у Бранденбургских ворот всех, кого можно, включая Виктора Шендеровича и Ольгу Романову. 

— Все согласились, потому что это совершенно обалденная акция, — рассказывает он. — Но за три недели до начала лагеря Игорь Эйдман, сука, с щенячьим энтузиазмом звонит всем и говорит, что Дима Баграш работает на ФСБ, а эту акцию финансирует Кремль. Буквально через сутки все волонтеры сбежали, Оля Романова перестала подходить к телефону (мою просьбу о комментарии она также проигнорировала. — Прим. авт.), Шендерович бросал трубки. Вот каково, а? 

Баграш даже записал разоблачительное видео «Как Игорь Эйдман вредил при организации и проведении акции Stop Putin's Terror в Берлине». В разговоре со мной активист утверждает, что это социологом управляют из Кремля, ему «запрещено вещать на немецкую аудиторию, потому что это очень больно для Путина», а определенные красные линии тот не переходит и на русском языке.

— Мое предложение сделать базу данных силовиков, которые преследуют российских оппозиционеров, вызвало со стороны Эйдмана сумасшедший протест, причем не аргументированный. И после этого я стал для него врагом номер один. Ну как это объяснить? — удивляется Баграш.

По мнению Натальи Ивановой из Demokrati-JA, виноват в провале с посещаемостью был не Эйдман, а сам Баграш. Впрочем, ее не назовешь сторонним наблюдателем. Вторая крупная ссора у Баграша случилась с будущей координаторкой Demokrati-JA Дашей Дадли, чему Иванова была свидетельницей.

Даша Дадли, по словам Баграша, фактически единственная, кто не отвернулся от него из-за слов Эйдмана, поэтому он ей «отдал бразды правления по привлечению и работе с волонтерами». Но дальше Дадли якобы начала сопротивляться организации разных тематических дней кэмпа, в том числе мешала выводу на экран активистов из Хабаровска, удалила упоминания о дне Чечни с сайта.

После того как Баграш высказал ей свои претензии, она вечером в палатке ударила его «кулаком в морду». 

— рассказывает Баграш. 

Он выгнал Дадли из лагеря, но она, по его словам, стала «перехватывать всех журналистов, говорить, что она руководитель лагеря, и давать совершенно беззубые для Путина интервью». 

— Я совершенно уверен, что Даша Дадли — агент ФСБ. Хотя бы что-то болезненное для Путина она сделала? Вы смотрите не на риторику, а на то, что человек делает, — рассказывает Баграш.

Сама Даша Дадли от комментариев для «Новой-Европа» отказалась, Ерашов склонен с Баграшом согласиться, а Никитин пытается оставаться над схваткой и со всеми сохранять рабочие отношения.

— Я не раскидываюсь такими обвинениями, я никогда не подтверждал Димины теории. Это такая немножечко шизофрения. Для Димы лагерь стал смыслом жизни, он дневал и ночевал там. Я по себе знаю, что когда всё через себя пропускаешь, то можно сойти с ума, — рассуждает Никитин. 

Немцам разобраться в конфликтах, то и дело разгорающихся в российской эмиграции, очень тяжело. Политологу Хайнеман-Грюдеру остается только сожалеть о том, что российские эмигранты в Берлине начали обвинять друг друга в работе на ФСБ.

— То, что Баграш публично занимался выяснением отношений, очень мешало, но, к сожалению, он меня не слышал, — говорит он. — Он часто на основе домыслов и предположений упрекал других людей, говорил, что это ясно и ежу, поэтому и доказывать ничего не надо. А на суде уже он упрекал прокурора и в конечном итоге судью, что они на основе предположений его осудили, что нет твердых фактов. В этом есть некая ирония судьбы.

Никто не верит

Противники Баграша уверены в его виновности. 

— Я доверяю немецкой юстиции. Среди наших партнеров есть те, которые до последнего считали, что его подставили, но где доказательства его невиновности и что делать с тем фактом, что его отпечатки пальцев были на взрывном устройстве? — рассуждает Наталья Иванова.

— Я испытываю полное доверие к немецкому суду. Я давно уже живу в Германии и знаю, что полиция 100% может налажать, но суд налажать практически не может, — говорит Эйдман.

Но беспрекословно защищать Баграша не готовы даже его соратники.

— Вы считаете, он причастен к этому или нет? — спрашиваю я Руди.

— Я не знаю.

— Это же ваш товарищ, я ожидал, вы скажете, что нет. 

— Я был свидетелем на процессе, поэтому не принимал участия во всех заседаниях и не владею информацией, которая нужна, чтобы верно оценить его дело. Высказывать мнение с моей стороны было бы несерьезно, — отвечает он. 

Не было и какой-либо публичной кампании в защиту Баграша — даже одиночных пикетов. Никитин говорит, что никто не хочет вписываться из-за противоречивости фигуры Баграша. Он признается, что опасается даже публиковать в своих соцсетях посты про дело активиста: «Это впустую, немного дискредитирует меня, и главное — не даст никакого результата». 

Политолог Хайнеман-Грюдер пытался заинтересовать делом Баграша ведущих немецких журналистов, но те отказались о нем писать, заявив, что он, скорее всего, виновен. «Их и политиков нужно было убедить, что это политическое дело, но я же не его адвокат. Я и так выделил очень много времени, но и у меня ограниченные ресурсы», — говорит Хайнеман-Грюдер. 

— Я и сам не могу стопроцентно сказать, что Дима этого не делал, — рассуждает Никитин. — Потому что Дима был очень настроен, он пытался поехать в Украину, он писал про этих [пропагандистов]. Плюс то, что он гуглил несколько раз про взрыв на этой улице… 

То, что Никитин один из немногих активистов, кто продолжает общаться с Баграшем и помогать ему, он объясняет так: 

— Я для себя нахожу оправдание, что он хотел их только напугать. Мне, наверное, так спокойнее. Я не принимаю его сторону, но по-человечески мне его очень жалко. 

Провокатор

Игорь Эйдман дважды — в начале и в конце разговора — делает оговорку, что не желает «подталкивать падающего и втаптывать его дальше». 

Вместе с тем он переживает, что люди не знают о том, что Баграш врет и что он «никакой не журналист или активист, а просто мелкий мошенник». Сам Эйдман начал подозревать Баграша с самого начала — просто из-за внезапности его прихода в активизм: 

— Появился в свое время довольно странный персонаж, к которому изначально мы хорошо отнеслись и пытались с ним сотрудничать. Потом я начал наводить какие-то справки и понял: человек возник из ниоткуда. 

Первый звоночек прозвучал в голове Эйдмана, когда он узнал, сколько Баграшу лет:

— Мы с ним сверстники (им обоим больше 55 лет. — Прим. ред.), и я представляю психологию, скажем так, зрелого человека. В этом возрасте приоритеты уже не меняются, и если человек всю жизнь занимался тем, что пытался хапнуть бабла, не имел живого интереса к политической деятельности и не практиковал ее, то после 55 лет он не начнет вдруг общественное служение, — рассуждает Эйдман.

Вызывает у Эйдмана сомнения и фирма Баграша по тюнингу автомобилей.

— В российских СМИ, в том числе на «Эхе Москвы», рассказывали сказки, что есть такая чудесная фирма, которая может ваш двигатель сделать мощнее. Это более чем странно, — говорит Эйдман, признавая, что сам он в автомобилях не эксперт. — Специалисты мне говорили, что у него никакие не немецкие технологии, как это позиционировалось, а какие-то китайские разводки (кажется, Эйдман ссылается на это анонимное сообщение специалиста в интернете. — Прим. ред.). 

— Еще он себя позиционировал как журналист — Associated Press или чего-то там, — но в интернете его статей и публикаций нет, — говорит Эйдман. 

Баграш объясняет, что сотрудничал с разными агентствами и делал репортажи, но исключительно по автомобильной тематике. 

Тем не менее Эйдман начал с Баграшем взаимодействовать.

— Если человек активен и хочет что-то делать хорошее, как говорят немцы: варум нихт? 

По словам Эйдмана, они даже «выпивали и общались достаточно интимно, в правильном смысле этого слова». 

Вскоре Эйдман раскрыл Баграша. 

— Я понял, что если человек ведет себя как провокатор и действует как провокатор, то, скорее всего, он провокатор, — говорит он.

— Но почему?

— Он с самого начала пытался внести [в общество русских эмигрантов] раскол, раздрай, говорил гадости жуткие, причем каждому из нас друг про друга, — отвечает Эйдман. 

По его мнению, в копилку доказательств провокаторства Баграша идет и то, что тот ему рассказывал о множестве знакомых на НТВ и в московском ФСБ, что он «сидел за компьютерное мошенничество» в Берлине, что хотел организовать митинг против Ангелы Меркель.

Сам Баграш, когда я его спросил про предыдущий тюремный срок, со вздохом ответил: 

— Да, в 2000 году я объявил банкротство своего ГМБХ (GmbH — немецкая форма предприятия, аналог ООО. — Прим. ред.), так как не смог оплатить некоторые счета. Власти сочли, что я заведомо знал, что я не смогу оплатить, и дали срок 2,5 года, но я вышел [по отсиженному] после суда. 

Не понравилась Эйдману и идея Баграша «зазывать в Германию силовиков из России, предлагая им золотые горы». 

— говорит он. 

Поджог дома пропагандистов в Берлине, по мнению Эйдмана, отлично вписывается в образ Баграша-провокатора. 

— После 24 февраля 2022 года российские власти пытались спровоцировать в Германии конфликт между многомиллионным русскоязычным сообществом и властями. Эти безумные автопробеги с российскими флагами, сообщения в телеграм-каналах, что русских будут бить, — рассуждает Эйдман. — Представьте себе, если бы этот поджог состоялся, причем накануне 9 мая, что было бы? Как российская пропаганда бы это использовала? С моей точки зрения, пазл сложился. Последние сомнения у меня исчезли, — подводит итог своего исследования Эйдман.

Неадекватный

Вместе с Эйдманом на встречу со мной пришел его соратник Александр, который был на одной из первых акций Баграша. 

— Я пришел в назначенное время и увидел всего двух человек. Баграш, который оказался организатором, подъехал позже с рулоном ватмана и предложил соорудить из него стакан «с новичком» и написать на нем «С любовью из России», — вспоминает Александр. 

Что они и сделали. Он рассказывает, что после той акции ее участники собрались в кафе, и Баграш предложил новую идею — «Аллею жертв Путина». 

— Я прошу прощения, но небольшая ремарка: Баграш действительно предлагал достаточно интересные, креативные решения. Вот это одно из них, — встревает в разговор Эйдман. 

По словам Александра, они с Баграшем поспорили о техническом решении: тот настаивал на «чем-то дорогом и монументальном», а коллега Эйдмана предложил бюджетный вариант — «прикрутить фанеру на деревянные козлики и наклеить постеры». 

— Баграш согласился и предложил это делать в его мастерской. Мы зашли в какое-то помещение, где всё было захламлено. Тогда первый раз я подумал, что он, возможно, неадекватный человек. Потому что такой был бардак! — говорит Александр. В итоге он собрал стенды у себя в квартире.

— Удачно? — уточняю я.

— Да, на две недели квартира превратилась в столярку. Бардак получился страшный. Жена была очень недовольна, — говорит он. 

В следующий раз Александру показалось, что «он связался с сумасшедшим», когда Баграш приехал к нему за стендами на фургоне, в котором «лежал какой-то мусор и всё было вверх тормашками».

— Но акции у него самые яркие в Берлине были? — спрашиваю я.

— Организатором он очень крутым был, но он хотел быть фронтменом, а ему все говорили, что он не тянет на главаря оппозиции, — говорит Александр.

— Правда бывает обидной, — вставляет Эйдман и продолжает: — И потом «Аллею героев» Баграш предложил, врать не буду, но уже идея акции «Суд над Путиным» — а это самая крутая идея (человека в маске Путина достали из бункера Гитлера, провезли в клетке по городу, а затем на площади судили — Прим. ред.) — не его!

— Да, это уже вместе со всеми придумалось, — соглашается жена Александра, которая тоже присутствует на интервью, но Эйдман ее перебивает:

— Более того, идея была моя! В чате обсуждали же тогда.

— Да, кстати! — легко соглашается она. 

— Я мериться с ним органами не собираюсь абсолютно, но преувеличивать его значение для российской оппозиции тоже не стоит, — заключает Эйдман. 

Радикал

— Я не считаю его провокатором, я считаю, что он искренне ненавидит путинский режим и в какой-то момент [слишком] радикализировался, — говорит Наталья Иванова. 

Признаком этого в приговоре судья называет желание Баграша отправиться на фронт в Украину. 

— У меня в приговоре указано в качестве доказательства вины то, что я написал письмо Зеленскому, чтобы меня взяли в украинскую армию в качестве солдата. Я действительно писал ему, и мне даже ответили, что я по возрасту не подхожу. Но в приговоре это приводится в качестве аргумента моего экстремизма, — злится Баграш. 

Руди рассказывает, что Баграш хотел вступить в легион «Свобода России» и поехать на фронт, но не удалось. 

— Заявку он прислал примерно летом 2022 года, и до практической фазы дело не дошло, потому что налаживание процедуры вступления произошло только в начале 2023 года, — объясняет мне экс-депутат Госдумы и бывший фронтмен легиона Илья Пономарев. 

Тот познакомился с Баграшем в 2022 году и начал с ним взаимодействовать — в частности, Владимир Попков, представитель Съезда народных депутатов Пономарева в Германии, вместе с Ерашовым вошел в Unkremlin. Потом с Попковым Баграш тоже крепко поссорился.

— Он максимально демонстрировал наши взгляды — за силовое сопротивление, поддержку батальонов, — рассказывает Пономарев. — И дальше мы планировали с Баграшем наращивать в Берлине протестную историю. Я решил оказать финансовую поддержку его акциям, познакомить с людьми в Украине, кто мог бы помочь притащить подбитую [российскую] технику в Берлин для выставки и связать с легионом, — но тут его и повязали. 

Мнения знакомых Баграша о том, мог ли он настолько радикализироваться, чтобы попытаться устроить теракт в Берлине, разделились.

Гудков говорит, что никогда не слышал от Баграша разговоров «об акциях прямого действия и уж тем более о физическом устранении, взрывах или поджогах». 

Вот и Ерашов говорит, что Баграш не тот человек, который бы кого-то убил, поэтому если он и причастен к этому делу, то намеренно подложил пугач, чтобы привлечь внимание. 

— Если бы это получилось, это было бы максимально на руку Путину. Это и сейчас на руку Путину, но в меньшей степени. И вроде Баграш не выглядит человеком, который пошел бы на такую глупость, — говорит Хайнеман-Грюдер, но сказать, что уверен в его невиновности, не готов: — Я же не могу заглянуть в глубь его души. Я не хочу сказать, что он способен на такое, но он не самый хладнокровный аналитик, он человек, который очень часто увлекается своими эмоциями и страстями, не умеет держать эмоции под контролем. 

Сам Баграш с немецким политологом не согласен. 

— Я везде писал, что любой теракт делает из подонка жертву. Я всегда просчитываю то, что я делаю. Я, безусловно, готов к активным действиям, но [после поджога] из этих гадов сделают жертв, сделают страдальцев. Кто при этом выиграет? Они. Что приобретет оппозиция? Ровным счетом ничего. А вот если я опубликую их имена и адрес, что я, собственно, и сделал, то их будут забрасывать бутылками. Они приходили на суд и говорили, что это просто кошмар стал после того, как я опубликовал это всё, — рассуждает он. 

За последние годы многие говорили, что без решительных действий с режимом Путина не покончить, но силовое сопротивление сторонникам Кремля в Европе исключает даже Пономарев: 

— Я считаю, что такие акции в Европе идут во вред. Поэтому тех, кто со мной общался относительно поджогов яхт и прочего, я отговаривал. На оккупированной вражеским режимом территории это понятно, но на территории союзников это неправильно, это будет вредить нашим отношениям. 

При этом Пономарев не сомневается, что Баграш устроил то, в чем его обвиняют: 

— Я не верю, что он провокатор, потому что завербованные люди гораздо более уравновешенны, но я не могу сказать, что я сильно удивился [аресту], потому что Баграш производил на меня впечатление мечтателя. Есть такая порода активистов, которая разумных границ не знает. 

— А зачем он яростно всё отрицает? Ведь никто не погиб, можно и признаться, — спрашиваю я. 

— Я думаю, что если бы он был в России, то, скорее всего, не отрицал бы подобную историю, но он в Германии и понимает, что немножко перебрал, ведь он свою жизнь связывал именно с Германией. На суде надо было либо садиться на немецкий аналог 51-й статьи [российской Конституции, которая гарантирует право не свидетельствовать против себя], либо идти до конца. Почему-то он выбрал нечто среднее, мне это непонятно, но выйдет — расскажет, надеюсь, — отвечает Пономарев.

В гостях у Кафки

— То, что я сейчас буду рассказывать, наверное, будет звучать так, будто я сумасшедший. Но, блин, у меня это происходит! Я не сумасшедший, — предупреждает меня Баграш. 

После вынесения приговора ему разрешили звонить по десяти заранее согласованным с администрацией номерам телефонов, а в тюрьме после апелляции сняли и это ограничение. Так мне и удалось поговорить с Баграшем. 

Если верить активисту, то после ареста в декабре 2022 года он оказался героем кафкианского кошмара. Первые 13 месяцев, утверждает Баграш, он находился в абсолютной изоляции. 

— Общаться с другими заключенными было нельзя, телефоном пользоваться было нельзя, связь только с адвокатом. На свидании с женой — один час в месяц — нужно было говорить на немецком языке и в присутствии существ из полиции, — говорит Баграш. — Доходило до абсурда: утром [в камере] ты выходишь из камеры с тарелкой, а тебе ее наполняют едой. Но мне прокурор запретил тарелку выносить наружу, поэтому мне еду выдавали в одноразовых тарелках, чтобы я не смог передать охранникам какие-то послания, — говорит Баграш. — Те смеялись над этим, но прокурор каждую неделю звонил и говорил, что я особо опасный преступник. 

Баграш рассчитывал, что после оглашения приговора отношение к нему изменится, но всё стало только хуже: на его звонки перестал отвечать адвокат.

— Я звонил ему не меньше 150 раз, передавал просьбу связаться через жену — всё бесполезно, — говорит Баграш. 

— жалуется Баграш. 

Он не понимал даже, подал апелляцию адвокат или не подал. В Германии в течение недели необходимо сообщить суду о намерении оспорить приговор, а за месяц с момента получения полного текста — подать апелляцию.

Баграш говорит об адвокате Берндте Рёмере, которого ему нашел политолог Хайнеман-Грюдер. 

— Он офигительно хороший и безумно дорогой специалист (Баграша он согласился защищать бесплатно. — Прим. ред.), и у меня с ним были просто великолепные отношения, — говорит активист. — Месяца за полтора до оглашения приговора он мне сказал, что в его практике не было таких дел, когда его аргументы и доводы вообще не слушают. 

Изоляция, по словам Баграша, продолжалась до последнего дня подачи апелляции. Рёмер и в этот день на связь с подзащитным не вышел, но Баграшу удалось через Хайнемана-Грюдера выяснить, что апелляцию тот всё же подал. 

Когда Баграш получил ее текст, то увидел, «что это катастрофа, потому что там не было ничего, что необходимо было вписать в аргументацию». Впрочем, германское законодательство позволяет вносить в апелляцию любое количество изменений до вынесения судом решения. Баграш, который хвастается, что «изучил немецкое право так, что знает его не хуже любого адвоката», собирался воспользоваться возможностью, но секретарь суда (по словам активиста, тот периодически появляется в тюрьме) отказалась у него что-либо принимать.

— Секретарь мне сказала, что ей позвонил судья, который вынес приговор, и запретил принимать у меня какие либо дополнения. Я возмутился, что это противозаконно, а она сказала: «Да, но вы можете делать всё, что хотите, я ничего не приму». Потом мне просто смеялись в лицо, — говорит Баграш, который в ответ начал писать жалобы на всех своих врагов «в какие только можно министерства и ведомства». 

Найти другого адвоката, утверждает Баграш, ему мешали: например, «внаглую» не отправляли его письма. 

— говорит Баграш. 

Он уверен, что причина такого отношения к нему в тюрьме была в том, что он рассказывал посетителям и собеседникам по телефону о намерении добиться преследования прокурора Вакса. Его он постоянно оскорбляет и в ходе нашего интервью. 

— Я могу предположить, что немецкая система при том, что она следует закону, решила делать всё в последний день, чтобы сделать ему жизнь тяжелой, потому что и он ей делает явно жизнь тяжелее просто из-за количества требуемого внимания. На профессиональном уровне это нехорошо, но на человеческом можно понять, — рассуждает Никитин.

Исключения Рёмера из числа своих адвокатов Баграш, по его словам, добивался 141 день. 

— Такого не было — я проверял через искусственный интеллект — в Германии никогда. Более того, на прошение об ознакомлении с материалами дела я получал от судьи совершенно циничный иезуитский ответ: «У вас есть адвокат, обращайтесь к нему», — говорит Баграш.

В мае 2025 года активист объявлял голодовку «для того, чтобы у меня, сука, приняли эти дополнения к апелляции», в результате чего их всё-таки начали принимать. Судя по тому, что Баграшу буквально сразу пришел отказ в апелляции, едва ли их всерьез изучили.

Стрельба по своим

Собеседник, близкий к защите Баграша (которого на процессе защищали три адвоката), объясняет мне, что если дело изначально рассматривалось на земельном (а не на городском) уровне, то следующая инстанция — это Федеральный суд Германии, который в апелляции (Revision) изучает процесс только на предмет допущенных процессуальных нарушений. 

— Это больше формальный процесс, который происходит за закрытыми дверями. Туда нельзя прийти и заявить новых свидетелей или выступить с речью. Апелляционный суд сказал, что грубых ошибок в процессе первой инстанции не было, поэтому приговор остается в силе, — говорит он и добавляет, что на этой стадии на новое рассмотрение уходят только около 3% дел. 

— Баграшу как не юристу подробности этого процесса недостаточно понятны. Он не вникал, что именно будет рассмотрено апелляционным судом и что будет тратой времени и бумаги, если это писать. Он себе этот процесс представлял немножко иначе, — говорит источник и отрицает обвинения Баграша о том, что до адвокатов невозможно было дозвониться.

Кроме Рёмера, над делом работал Пит Мумм, который рассказывал мне, что, вообще-то, дружил с Баграшем и изначально лишь помогал ему с поиском опытного защитника. Но когда адвокат Инго Риш внезапно перенес инсульт, Мумму пришлось самому заняться процессом — «гораздо больше, чем планировалось», хотя до этого он по уголовным процессам не работал.

Недовольство Муммом у Баграша зрело постепенно. Он вспоминает, как на допросе 21 апреля 2023 года уговаривал полицейских восстановить данные его айфона (тот якобы взломали), чтобы найти Тарасовых. 

— говорит Баграш. 

После того как он предложил посмотреть другие мессенджеры, полицейский позвонил Ваксу, а тот запретил показывать их Баграшу. 

— Я им сказал: «Ребята, идите тогда на хуй, это детский сад», — вспоминает активист. 

Вместе с Муммом они договорились написать жалобу, но через три недели адвокат якобы заявил, что «прокурор ничего не запрещал и всё делал правильно, а наезд на прокуратуру — это не по понятиям».

— Но мне на эти понятия — с высокой колокольни. Я сказал, что сам напишу жалобу, а его попросил отправить ее адресатам, но Мумм и от этого отказался, — говорит активист. 

Еще Баграш утверждает, что утром в день оглашения приговора, 22 июля, один из заключенных рассказал всем вокруг, будто российский оппозиционер осужден за педофилию. 

— Это, в принципе, смертельно опасно в тюрьме, да? — говорит активист и рассказывает, что, вопреки правилам, его не стали переводить даже на другой этаж.

Баграш утверждает, что попросил Пита Мумма написать заявление в полицию по этому поводу, жаловался, что «его могут просто убить здесь на хуй», но адвокат снова отказался помочь. Собеседник, близкий к защите, утверждает, что у той «не было оснований предполагать, что прокуратура что-то скрывает или не в состоянии найти переписку с Тарасовыми».

— Если бы она [переписка] там была, то, наверное, они ее нашли бы. Защита не видела шансов обжаловать это, так как не видела ошибки со стороны следствия. Что касается ложных обвинений в педофилии, то прокуратуру поставили в известность и потребовали возбуждения уголовного дела, — сказал собеседник, близкий к защите Баграша.

После этой истории, говорит Баграш, он Мумму больше не звонил, а сам из камеры выходить перестал. С Рёмером Баграш тоже расстался и потом рассказывал об этом Никитину. 

— Когда всё закончится, господин Рёмер, мы с вами выпьем, но для этой задачи вы не подходите, — передает слова Баграша адвокату Никитин.

Еще одного адвоката «со смешной фамилией Бабушка» активист решил использовать просто в качестве почтальона, раз его жалобы регулярно отказывались принимать. 

— Он посмотрел тексты моей ревизии и сказал, что они написаны на уровне лучшего адвоката Германии. Я попросил его передать документы в суд, и он сказал: «Без проблем». С тех пор я его не видел, и он тоже перестал подходить к телефону. Как это назвать? Вот как? — спрашивает меня Баграш.

Адвокаты все обвинения отвергают, а критика со стороны Баграша явно их задевает, они считают его неблагодарным. 

— У него есть тенденция считать себя самым умным: например, он учил полицейских, как вести расследование, а своих адвокатов — как вести защиту. Они старались и делали всё, что было в их возможностях. Он, естественно, был недоволен исходом и зациклился на том, что прокурор лично ему хочет навредить. Это потом распространилось еще и на судью. И поскольку адвокаты недостаточно активно противостояли этому, не разделяли его взгляд, то в его глазах стали теми, кто струсил перед врагом в лице судей и прокуроров, — говорит близкий к защите Баграша собеседник. 

Когда активисту понадобился новый адвокат вместо старых, ему уже никто не хотел помогать. “Я ему просто сказал: «Не надо сначала плевать на кого-то, а потом через меня просить помочь». Я был в очень неловком положении, поскольку нашел этого адвоката, считаю, что он профессионал, а Баграш заявил, что ему больше не верит. Он выбросил Рёмера, и это была очень большая ошибка, — говорит Хайнеман-Грюдер. 

Баграш, кажется, и тут не видит своей вины, он уверен, что адвокатов запугали: 

— Мне очевидно, что адвокаты в Берлине очень берегут свою практику и по тому, как нагло ведет себя прокуратура, понимают, что у них просто могут отозвать лицензию. Им это надо? Конечно, нет. 

— А может, ваша манера общения или повышенные требования их как-то напрягали? 

— Почему меня считают все скандалистом? Я же ни с кем не ругаюсь. Вообще, наоборот, я всегда реально беспредельно корректен. И какие требования? Я хотел повлиять на текст ревизии, я же не собирался про жизнь говорить или плакаться, — утверждает Баграш. 

— Если вас послушать, то можно подумать, что вы не в Германии под суд попали, а в России.

— Да, когда я читал обвинительное заключение, то у меня было стопроцентное ощущение, что это писала российская прокуратура, — отвечает Баграш.

Рубил в лоб

Хотя, кажется, Баграш понимает, что его характер сыграл с ним злую шутку, как-то меняться и идти на попятную он явно не собирается.

— Меня немножечко недолюбливает, наверное, российская диаспора, ведь то, что я делал, было гораздо более эффективным, — сетует он. — После первого кэмпа меня пытались сделать городским сумасшедшим — не получилось. Потом меня обвинили в том, что я хочу на этом заработать, но я всё делал исключительно на свои деньги — не получилось. А дальше немецкая прокуратура в силу своей абсолютной некомпетентности совершенно наивно полагала, что если Эйдман сказал, что я работник ФСБ, то так оно и есть. 

Баграш считает: в прокуратуре быстро поняли, что он не виноват. Но ей, по его словам, «пришлось защищаться, потому что они понимают, что для них — для судьи и прокурора — мой оправдательный приговор означает конец карьеры». 

— Я им это обещал, потому что приговор насыщен откровенной ложью, которую элементарно опровергнуть. 

— продолжает хорохориться Баграш и после приговора.

Его бывшие и нынешние соратники уверены, что если бы Баграш не вел себя так в суде, то в апелляции срок бы снизили до уже отсиженного им в СИЗО (по словам адвоката, полицейские напрямую это предлагали, но Баграш отказался о подобном даже слышать). Он и сам это понимает: 

— Если бы я признался на последнем слове (он читал его два дня — вместе с переводом на немецкий язык оно заняло 13 часов. — Прим. ред.) в том, что да, это был я, то меня тут же бы, естественно, отпустили. Но для меня даже такой опции не было. Почему мне дали пять с половиной лет? — спрашивает он сам себя и тут же отвечает: — Потому что я в последнем слове обещал, что после освобождения сразу пойду в Бундестаг. Если такие ублюдки, как этот прокурор, так занимаются расследованием, то это требует расследования не из системы юстиции, а извне. 

— Можно же было это потом сделать, а не предупреждать? — мягко уточняю я. 

— Я никогда в своей деятельности не делал ничего за спиной. Рубил в лоб. Вы знаете, я всё-таки уповал на то, что в Германии не могут осудить невиновного. Я не мог предположить, что при отсутствии даже минимальных доказательств [вины], при огромном количестве доказательств моей невиновности они смогут осудить! Я на сто процентов был уверен! — говорит он. — Да, меня разозлили по полной программе! За что я 13 месяцев просидел в одиночной камере? Вот с какого перепугу? Более эффективного общественного деятеля против Путина в Германии реально не было, и меня просто смешали с дерьмом!

В мае 2025 года Баграш получил отказ в пересмотре приговора, и его перевели в тюрьму для отбывания срока. Сейчас он готовит обращение в ЕПСЧ и 600-страничную жалобу в Конституционный суд, «потому что нарушений Конституции в моем деле несчетное количество». Впрочем, по его словам, проблемы с их подачей те же: секретарь суда снова отказывался принимать его документы. Поэтому Юрий Никитин будет отправлять 600 страниц жалобы по факсу.

***

С момента ареста Баграша новых кэмпов в Берлине не проходило. 

— Это требует огромных усилий и денег, — объясняет Никитин.

— Больше никто так не делал — это особенность его борьбы. Мы сами, уже перестав с ним [с Баграшом] общаться, делали только двухдневный кэмп 8–9 мая, — говорит Наталья Иванова из Demokrati-JА. — Наша основная цель работы — это гражданское самосознание, развитие гражданского общества, мы хотим, чтобы хотя бы здесь [в Германии] оно жило и активно развивалось.

По мнению Эйдмана, в Берлине и без кэмпов Баграша хватает акций, но Юрий Никитин с ним не согласен. 

— Если сравнивать эффективность для немецкого общества, то Димин месячный пикет большее влияние оказал, чем условный «яшинг», потому что в Германии всё время протестуют — то курды, то иранцы. В этом смысле Дима выделялся, — говорит он.