Пока мы красимся — ГУЛАГ бессилен 

Тюрьма тюрьме рознь

— Нужно понимать, что в России нет единых правил. В разных СИЗО и колониях условия могут здорово отличаться, — объясняет Елена. — Моим первым централом было знаменитое московское СИЗО №6, единственная женская тюрьма в Москве. Так вот там разве что евнухов с опахалами не было. А так: за деньги — любой каприз. Там есть настоящий салон красоты, и если на счете заключенной есть деньги, то она может хоть каждый день ходить на маникюры-педикюры-стрижки. В салоне работают осужденные женщины, которых после приговора не этапировали в колонию, а оставили в хозотряде. Если ты на воле была парикмахером или мастером маникюра, то есть шанс не уехать в колонию, а остаться в СИЗО.

Елену за два с половиной года повозили по нескольким СИЗО и колониям. Так вот, чем дальше от Москвы — тем хуже ситуация. Теоретически в каждом СИЗО заключенные могут заказывать себе что-то нужное, используя деньги со своего счета, который пополняют родственники или друзья. Но, удаляясь от Москвы, заключенные сталкиваются с тем, что в «отоварке» хорошо если сухари и печенье будут доступны. Максимум — кусок хозяйственного мыла и самые дешевые прокладки, которые, как говорит Елена, даже в ботинки в качестве стелек не засунешь. О косметике там даже не слышали. Те, у кого было достаточно денег на счете, затаривались еще в СИЗО и ехали на этап с запасом косметических средств.

В Беларуси отдельного женского СИЗО вроде московской «шестерки» нет. В каждом областном городе есть тюрьма, и еще СИЗО в Жодино и Барановичах. А колоний женских всего две: №4 в Гомеле для «первоходов» и №24 в Речице для рецидивисток. И доступные средства ухода, косметика и запреты практически не отличаются.

— Конечно, такой роскоши, как салон красоты, ни в одном СИЗО в Беларуси нет, — говорит Кристина. — В СИЗО родственники могут передавать кремы, маски, тушь для ресниц, тени для век. 

Я из СИЗО этапом в колонию смогла вывезти необходимые средства — только кисточки для макияжа почему-то не захотели пропускать. Но мне, можно сказать, повезло: из гомельской колонии меня однажды вывезли в Мозырь на следственные действия по другому делу. И когда я заезжала обратно в колонию, смогла провезти набор кисточек для макияжа.

Кусачки и пинцет

Хорошо, если твои родственники и друзья знают, что с тобой произошло. Елену забирали прямо с улицы, и она «потерялась» на два месяца. То есть два месяца у нее не было ни денег на счете в СИЗО, ни посылок, ни передач.

— Два месяца я была хуже бомжа — у меня не было вообще ничего, — вспоминает она. — И косметика оказалась делом десятым. А самое жуткое открытие — ногти. Они, черт возьми, растут! И что с этим делать? Есть, конечно, знакомый с детства метод — грызть ногти. Но это всё-таки не вариант. Тем более что они растут не только на руках, но и на ногах. Поэтому первый предмет, которым обязана обзавестись каждая уважающая себя зечка, — это «мойка»: лезвие из одноразового бритвенного станка. Нужно раздобыть станок, разобрать его на части и достать оттуда лезвие. А потом учиться им и ногти обрезать, и кутикулу. Зато потом, когда мне наконец-то передали с воли кусачки для ногтей, я почувствовала себя самым счастливым человеком! Никогда не задумывалась прежде о том, что это предмет первой необходимости. 

И тем не менее правила именно таковы. Пинцет — нельзя. А убирать волосы на лице — это вторая проблема после растущих ногтей. Если у блондинок они незаметны, то Елене — противоположному типажу — с волосами на лице было очень дискомфортно. И не только ей: в камере были и таджички, и узбечки, и цыганки — словом, яркие брюнетки, у которых каждый волос на лице не просто виден, а нагло бросается в глаза.

— На моей памяти, — говорит Елена, — в нашей камере на 40 человек только одной женщине удалось каким-то образом получить в передаче пинцет. Как его пропустили — никто не понимает, но это было какое-то чудо чудесное. Конечно, она это сокровище никому из сокамерниц не давала. Пришлось освоить нитку: сильно натягиваешь ее и срезаешь волос. Трудно этот метод освоить: сначала все пальцы изрезаны, потом начинаешь обматывать их тряпками, прежде чем натягивать нитку, в конце концов начинает получаться.

А когда я сидела в СИЗО КГБ в Минске, у нас тоже был свой метод: если сильно, быстро, с нажимом потереть пальцем штукатурку на потолке, палец становится липким, как восковая полоска для эпиляции. Прикладываешь — и резко отдергиваешь руку. Мы так корректировали брови. С формой, правда, возникали проблемы, но уж как могли. Ненужный волос с лица тоже можно было таким образом убрать.

«Сидишь на шконаре и красишься целый день»

В СИЗО заняться нечем, и макияж становится развлечением. И россиянки, и белоруски в камерах активно красятся и красят друг друга. Тут дело не только в женском стремлении хорошо выглядеть (оценить-то всё равно некому, не вертухаям же), а в том, что процесс этот хоть немного убивает время, которое нечем занять в ожидании допросов, судов, приговоров. 

— Сидишь целый день на шконаре и красишься, — объясняет Елена.

— Проблема в СИЗО в том, — вспоминает белорусскую тюрьму Кристина, — что там запрещены зеркала: их можно разбить и вооружиться осколками. Маленькое зеркальце, вмонтированное в стену, висит над умывальником в камере, и возле него можно краситься либо красить друг друга. Плюс в СИЗО родственники могут передавать фактически любую декоративную косметику: подводки, тушь, тени. Поэтому в СИЗО у нас даже не было необходимости изобретать какие-то лайфхаки: косметика была под рукой.

Вспоминаю, что в моем гэбэшном СИЗО с макияжа начиналось утро. Подъем в шесть, рапорт дежурному в восемь. Сокамерница Света каждое утро сразу после подъема хватала косметичку и к семи часам утра, когда по коридору тюрьмы раздавалось громыхание котла с кашей, сидела при полном парадном макияже. А потом, едва первая смена заключенных уходила на прогулку, стучала в кормушку и на вопрос из-за двери: «Чего надо?» — просила лак для ногтей и жидкость для снятия лака (в СИЗО КГБ эти предметы разрешались, но не в камере: они хранились в шкафчике за дверью и выдавались ненадолго по просьбе заключенной). А еще Света обрывала с кофточки мелкие стразы и лепила их на ногти. Получалось декоративное покрытие, как в дорогом салоне красоты. Однажды Свету вызвали на допрос, и тут она обнаружила, что лак на одном ногте облупился. Света устроила истерику контролеру: «Если вы мне не дадите лак немедленно, я никуда не пойду!»

Света тогда ушла на допрос спокойная, помахивая свежевыкрашенными пальцами.

У Елены в московском СИЗО не все 40 заключенных могли похвастаться косметикой. Кому-то не передавали, у кого-то не было денег, чтобы заказать через тюремный магазин. И тогда в действие, рассказывала Елена, вступали трудовые отношения: вымоешь парашу — тебе подарят помаду или тушь для ресниц.

Крем «Балет» vs корейские маски 

В колониях всё по-другому. Нет бесконечных дней, которые нужно чем-то занять. Есть чудовищно тяжелые дни, когда утром нужно собраться за десять минут, потому что впереди — работа на фабрике, потом разнообразные «политинформации», уборка территории и так далее. С одной стороны, кажется, что и неплохо было в СИЗО сидеть и краситься целыми днями. С другой — после приговора появляется определенность и начинается обратный отсчет: до освобождения осталось… Но женщины остаются женщинами в любых условиях и при любом количестве свободного времени.

— В российской колонии можно купить в ларьке самую простую косметику — дешевые тушь, помаду, тональный крем «Балет», — рассказывает Елена. — Но нет времени. В отряде 80 женщин и четыре «очка». И вот рано утром нужно всем успеть за десять минут умыться, одеться, обуться, причесаться, погладить косынку, выйти на зарядку, потом обратно в отряд, потом построение в столовую, завтрак, построение на проверку, построение для выхода на работу. И в этом утре найти пять минут, чтобы накраситься, чрезвычайно трудно. Не всем удавалось. Но я была каждое утро в полной боевой раскраске. А на воле мне нужен минимум час, чтобы собраться.

В белорусской женской колонии выбор в ларьке даже шире, чем в российской. Кристина вспоминает, что в ларьке гомельской зоны были тональные кремы нескольких видов, причем некоторые — вполне приличного качества, с SPF-защитой. Были консилеры, тинты для бровей, карандаши для бровей и для губ, тени для век, помады (одну такую помаду из ларька Кристина даже забрала с собой, уехав после выхода из колонии за границу), пудра, румяна, хайлайтеры. А в последние месяцы Кристининого пребывания в колонии появились даже тканевые маски для лица с корейскими иероглифами на упаковке.

Там важно, чтобы всё соответствовало разрешенному списку. То есть если на упаковке написано «тональный крем» — пропустят, потому что крем можно. А если написано «крем-гель» — уже не пропустят, такого термина в списке нет. Причем «ВВ-крем» пропустят, хотя в списке такой позиции тоже не существует. Но к буквам не придерутся, а к слову «гель» — непременно.

Краситься женщины в гомельской колонии предпочитали, когда работали во вторую смену, — тогда перед работой оставалось немного свободного времени. Сама Кристина перед первой сменой успевала разве что немного подкрасить брови: она натуральная блондинка со светлыми бровями и привыкла их красить. А еще в белорусских колониях есть мероприятие «Вектор», когда весь отряд должен сидеть и смотреть по телевизору пропагандистские ролики. И во время «Вектора» некоторые заключенные успевали тайком краситься. На экране — Лукашенко и достижения народного хозяйства, а в комнате женщины, которым плевать и на него, и на достижения: им нужно успеть до начала второй смены ровные стрелки нарисовать.

Суп из топора, макияж из гуаши

Именно стрелки и рисовала Кристина в гомельской колонии и себе, и другим заключенным обыкновенными акварельными карандашами и гуашью. Да, список косметики из ларька, в том числе декоративной, выглядит вполне внушительно. Но всё должно быть скромных, неярких цветов. Если подводка для глаз — только черная. Тени — бежевые и коричневые. И никаких ярких тонов.

— Вот представьте, — говорит Кристина, — мы все носим униформу. Мы одинаковые. А в таких условиях особенно хочется индивидуальности. Я была в редколлегии стенгазеты. И у нас были краски, карандаши, фломастеры для работы. Так вот, все эти яркие краски я использовала, чтобы рисовать стрелки — красные, оранжевые, зеленые, — и брови. Кстати, никакой аллергической реакции, никаких дерматитов у нас не было. Я ношу контактные линзы и всегда опасаюсь неожиданных реакций, но всё было прекрасно. Так что акварельными карандашами и обычной гуашью можно делать прекрасный яркий мейкап. А поскольку я рисовала газету, моим родственникам разрешили передавать мне краски в посылках. Золотые, с листочками — всё шло в ход, всем рисовали стрелки. Розовые стрелки «с леопардом» — да запросто! Конечно, это было возможно только перед второй сменой. К слову, даже наши «дубачки» (так называют сотрудниц, которые проводят досмотры) интересовались, как мы такой классный макияж делаем. Они там все с нарощенными ресницами и акриловыми ногтями, так что на наш макияж реагировали без злобы, но с интересом.

Елена в российских казематах освоила простой карандаш в качестве средства для бровей и стрелок: пока она ждала первой посылки, пришлось пользоваться тем, что было. Этот карандаш в московской тюрьме оказался единственным подручным средством, используемым с косметическими целями (и, конечно, натянутая нитка для коррекции бровей).

— Я не понимаю, — говорит Елена, — откуда берутся легенды про растворимый кофе, который с чем-то разводят и мажут на лицо для тонального эффекта. Ни одна из нас не станет под страхом смерти забивать себе поры еще и этим. 

Кто-то на этих матрацах рожал, кто-то умирал, кто-то срал. В колонии грязь другая: это «промка», «швейка», ткани, пропитанные неизвестно чем. Мы постоянно касались этих тканей, и у нас на лице, на руках были настоящие химические ожоги. Для меня до сих пор загадка, что это были за ткани и чем они пропитаны, если у нас крысы от этого дохли.

Даже среди дохлых крыс, даже в темном прокуренном зарешеченном пространстве женщины-узницы ухаживают за собой, и если под рукой нет нужного средства — делают его из подручных материалов. Мой личный опыт — изготовление скраба. После первой ночи в СИЗО сокамерница угостила меня кофе (несколько ложек молотого, залитого кипятком) и предупредила: «Только не выбрасывай гущу, складывай ее вон в ту баночку. Будем смешивать с оливковым маслом из передачи и делать скраб для тела». На мой недоуменный вопрос, зачем это нужно — баночки, гуща, скраб, сокамерница объяснила: «Здесь очень холодно. Так что спим мы в одежде, да еще и в двух парах носков. Вот и подумай: если ты вообще никогда не раздеваешься, а в душ водят раз в неделю, что происходит с кожей? А наш самопальный скраб очень выручает».

Он действительно выручал. И гуашь для стенгазеты в гомельской зоне выручала и выручает многих женщин, вместе с яркими стрелками возвращая им индивидуальность. И простой карандаш, рисуя брови в перенаселенной камере, тоже выручает. Уход за собой — это рутина, каждодневный привычный ритуал в жизни любой женщины. И когда она оказывается в нечеловеческих условиях, эти привычные движения — подвести глаза, накрасить губы, выщипать брови — спасают, создавая иллюзию обычной жизни. Пока мы красимся — ГУЛАГ бессилен.