«Ожидал большего, но ностальгировать не буду»

— Ваша судьба на фоне войны в Украине сложилась очень необычно. В 2014 году вы переезжаете из Украины в Россию из-за преследований за «пророссийские взгляды», выразившиеся в ношении георгиевской ленточки. Но уже спустя восемь лет оказываетесь в российской тюрьме за видеоролик — о том, что агрессоры, напавшие на Украину, окажутся в аду, а их жертвы — в раю. Восьми лет жизни в России вам хватило для того, чтобы так кардинально пересмотреть свою позицию?

— В 2014 году я не был ни на той, ни на другой стороне. С одной стороны, я всегда считал, что Россия действовала противозаконным образом. С другой — украинцы наделали массу ошибок, против чего я и протестовал, когда уезжал оттуда. Я называл АТО гражданской войной и считал ее главной ошибкой. Но я не думал, что всё так далеко зайдет, надеясь, что потом это удастся отыграть назад и решить проблему на политическом уровне, через диалог. Другая ошибка — что Украина не защищала Крым. Войска там просто построились в колонны и вышли, это очень странно выглядело.

За Майданом 2014 года я не следил, будучи человеком аполитичным. Но когда начали захватывать храмы Украинской православной церкви Московского патриархата, я напечатал листовки, в которых разъяснял раскольническую сущность Киевского патриархата, объясняя, что, с моей точки зрения, это не церковь. Мои друзья вечером расклеили эти листовки по Виннице. Мы тогда создали общественную организацию «За единую святую соборную и апостольскую церковь», которая была зарегистрирована в Минюсте Украины. Возник скандал в прессе, и меня вызвали на беседу в СБУ. В итоге мы с сотрудником просто погуляли по Виннице, он был очень любезен. Я ему изложил свою позицию относительно АТО: «Слушайте, всё можно было мирно решить. Стрелкова можно было изолировать в Славянске, границу закрыть, а не гнать на Донбасс войска. И пойти на диалог с людьми: вот вам второй язык, русские школы, успокоить их надо было». Как ни странно, подполковник СБУ со мной согласился. А вот свои осудили: в Винницкой епархии УПЦ МП меня назвали «провокатором». Мой правящий митрополит Ионафан (Елецких) (в июне 2024 года выдан РФ в рамках обмена военнопленными. — Прим. авт.) меня тогда вызвал и сказал, что я зря это делаю, потому что митрополит Онуфрий, предстоятель УПЦ МП, благословил ничего не делать, а только в храмах молиться. Я ответил: «Вы какие-то антиевангельские вещи говорите». На этом разговор и закончился.

На всю эту ситуацию я смотрел как на абсурд, но не воспринимал Россию как агрессора, как я сейчас ее воспринимаю. Наверное, та моя позиция была наивной. У меня были тогда мысли уехать на Запад, но остановило то, что я не знаю языков. А в Россию меня просто пригласили служить, когда разразился скандал с георгиевской ленточкой, которую я якобы демонстрировал, невзирая на запрет украинского законодательства. На самом деле ничего этого не было. В фейсбуке на меня вышел епископ Питирим (Творогов), тогда Душанбинский (ныне занимает Скопинскую епархию в Рязанской области и выступает с горячими проповедями в поддержку «СВО». — Прим. авт.), который пригласил меня «не глядя» секретарем епархии. Но с моим тогдашним украинским гражданством в Таджикистане нельзя было долго находиться. Мы с ним переписывались, но в результате я поехал к другу в Петербург — просто на разведку: что представляет собой Россия, где там служить. РПЦ тогда еще не занимала столь воинственную позицию, как сейчас.

— Но вы до сих пор осуждаете украинский национализм и считаете его одной из причин войны?

— Зерно любого национализма агрессивно. Я долго жил в Украине, там огромное количество проблем, и у меня нет причин ее идеализировать. Многие мои знакомые украинцы и в Виннице, и в самой глубинке Украины терпеть не могут нынешнюю власть, хотя это совсем не значит, что они хотят в Россию или поддерживают агрессию. На одном из приходов, где я служил, на фронте погиб пономарь. Но я всё равно убежден, что христиане должны действовать в миротворческом русле. У Украины был шанс идти по европейскому пути, и агрессивный национализм в украинском обществе не поддерживался. 

Но в какой-то степени украинских националистов можно понять. Я тоже за время войны пересмотрел свое отношение к украинскому национализму в сторону смягчения. В результате известных событий на Западной Украине после Второй мировой войны там сложилась обида на советскую власть. И раньше я считал, что несправедливо эту обиду переносить на новую Россию и на весь русский народ, что это всё должно остаться в прошлом. А многие украинцы чувствовали, что эта угроза, эта «советчина» из России продолжает исходить.

— Как сложилась ваша жизнь после переезда в Россию? Вы себе нашли место в российском обществе, в РПЦ?

— Я вспомнил, что у меня есть степень кандидата богословия (изначально я защищался «чисто для себя» и преподавать не собирался), разослал резюме по учебным заведениям, и меня пригласил Псковский университет на теологический факультет. Я поехал во Псков, митрополит Тихон (Шевкунов), который тогда был Псковским, благословил меня там служить, меня назначили в фантастический храм XV века, а жить можно было возле университета на подворье Псково-Печорского монастыря. Но вскоре приехал какой-то проверяющий из Москвы, и выяснилось, что нельзя меня брать в университет из-за отсутствия преподавательского стажа. Хотя уровень кафедры там — нулевой! Как правило, поступали на теологию те, кто не поступил на другие факультеты, — люди, абсолютно далекие от религиозных интересов. К тому времени у меня было еще несколько приглашений из семинарий, и я написал в Новосибирск, что готов приехать. Меня тепло принял митрополит Тихон (Емельянов), там я подал на ВНЖ, и через год уже имел гражданство по программе переселения соотечественников.

Моя богословская специализация — апологетика, основное богословие, я писал довольно много научных статей, были публикации в изданиях МДА и Института философии РАН. Также я преподавал сравнительное богословие, курс «Новейшие документы РПЦ», социальные концепции «традиционных» религий, вел другие богословские курсы. Платили там немного, но мне хватало, и меня всё устраивало. Но потом сменился архиерей, вместо Тихона пришел Никодим, которому я резко «не понравился» еще до того, как мы познакомились. Соответственно, сменился и ректор. Началась вузовская аккредитация с безумной бюрократией, а у меня в расписании было уже пять предметов. Количество бумаг всё росло и росло, и я понял, что не смогу выжить в этой бюрократической системе. Я видел, как священники и монахи буквально тонут в этом, выгорают.

Новосибирская епархия к тому же была центром «наумовщины» — движения «духовных чад» старца из Троице-Сергиевой лавры Наума (Байбородина) (1927–2017; насельник Троице-Сергиевой лавры, один из официально признанных в РПЦ «прозорливых старцев». По мнению ряда исследователей и о. Андрея Кураева, он создал замкнутую общину авторитарного типа внутри РПЦ. — Прим. авт.). Там такая жесткая аскетика, все миряне ходят как монахи, абсолютное послушание, крайнее обрядоверие… Настоящая модель тоталитарной секты! На этой почве у меня возник конфликт с настоятелем храма, где я служил. Был какой-то пост, и все прихожане пришли в черном, а я им на проповеди говорю: «Чего вы в черном стоите? Пост — это время радости духовной! Вы же не монахи!» Христианин должен какой-то свет излучать, и так в современном мире все люди перегружены работой, а тут на них еще церковные нагрузки наваливают. Понятно, что люди убегут от этого. Митрополит Тихон называл Наума сумасшедшим, но терпел его последователей, потому что они послушные и много работают. Но они создавали антихристианскую атмосферу.

— Когда вы приняли окончательное решение уходить из РПЦ?

— Сначала, когда я уже решил уходить еще только из Новосибирской епархии, случилось чудо. Я поехал в отпуск летом в 2020 году и по дороге увидел новость в интернете: патриарх освятил «главный храм ВС РФ», а на фресках — Жуков, Буденный, Сталин, советская символика… Таким православный храм быть не может, это языческое капище! Я об этом написал сообщение в фейсбуке — и меня сразу запретили в служении. Возвращаюсь из отпуска в семинарию, а мне говорят: «Всё, ты уходишь». Я продолжаю критику этого «храма» в интернете, пишу открытое письмо министру Шойгу — и в Новосибирской епархии начинается церковный суд по лишению меня сана. Со своей стороны, я подал в гражданский суд на семинарию, чтобы меня восстановили на должности преподавателя.

В Украине я пересекался с «зарубежниками» (представителями РПЦЗ, альтернативной Московскому патриархату. — Прим. авт.), но никто из них толком не мог объяснить, почему РПЦ — не церковь. Анализ случившегося с «главным храмом ВС РФ» подтолкнул меня к изучению истории церкви ХХ века, причем очень помогли мне «Очерки» о. Георгия Митрофанова — преподавателя Санкт-Петербургской духовной академии, который всё правильно понимает, но, что удивительно, при этом остается в Московской патриархии. Параллельно на меня стали нападать со всех сторон, но так ведь христиане не поступают!

Весной 2021 года я понял, что РПЦ надо покидать, и начал искать себе церковную юрисдикцию. Летом я нашел «зарубежников» в Петербурге и присоединился к РПЦЗ(А). Вскоре после этого я написал заявление в правоохранительные органы на министра обороны Шойгу — об оскорблении чувств верующих, и тут же появился клеветнический сюжет обо мне на телеканале «Спас». Я обратился с жалобой в Хамовнический суд, после чего «Спас» сразу удалил сюжет со своего сайта, зато Новосибирская епархия возобновила процесс по лишению сана. Свое решение они передали на утверждение в Московскую патриархию, но патриарх Кирилл (Гундяев) утвердил его только после начала «СВО».

— Вы человек довольно широких взглядов. Вас не смущает консерватизм РПЦЗ, ее монархическая позиция и даже какие-то нотки шовинизма среди отдельных ее представителей?

— Мне непонятно, почему все требуют какого-то единообразия в церкви. Красота Божьего мира в том, что все разные. Конечно, какие-то грани не надо переступать, но и нельзя требовать от всех людей, чтобы они были такими одинаковыми. Такой взгляд, кстати, в тюрьме очень помогает.

— Какой была ваша первая реакция на случившееся 24 февраля 2022 года?

— Еще с советских времен я был убежден, что большей дурости, чем в армии, нигде нет. Я с детства это наблюдал: у меня отец был военным. Когда я увидел, как они начали «спецоперацию», у меня волосы встали дыбом: это идиотизм, нельзя заходить сразу со всех сторон, рассредоточивая силы. Если бы российские военные были профессионалами, они бы Украину, конечно, победили.

Я в принципе об интеллектуальном уровне военных невысокого мнения. Обычно в мирное время в армии (могу судить только о советской и российской) на первые роли выдвигаются либо тупые служаки, либо приспособленцы и лизоблюды. Это и спасло Украину. Ну подумайте сами, разве умные люди могли бы повестись на басни, что российскую армию в Украине будут встречать цветами? Когда я общался с эфэсбэшником уже в российском СИЗО, я смог оценить всю глубину параноидальности их мышления, которая и не дает им шансов построить какие-то трезвые тактики и стратегии. Их просто натаскивают, как собак, на слепое послушание и натравливают на врагов, чтобы, услышав команду «фас», они шли убивать, не задумываясь над тем, что совершают преступления.

— Имеет ли какие-то шансы христианская проповедь среди Z-ников?

— Мне с ними тяжело, надо сразу готовиться к тому, что такое общение ничем хорошим не закончится. Это определенное самопожертвование с нашей стороны, но нужно это делать. Я как священник должен пытаться хоть кого-то из них из этого ада вытащить. Я уже не раз убеждался, что моих сил не хватает, но в этом мой долг. У меня были удачные случаи проповеди мусульманам, атеистам. А вот с Z-никами… До февраля 2022 года мне такие люди практически не встречались, а, как только началась «СВО», я почти сразу сел. В тюрьме же эти темы лучше не поднимать вообще.

— Почему так много зеков завербовались на войну, причем большинство добровольно?

— В тюрьме большая проблема с общением. Многие люди от этого реально сходят с ума. Современному человеку нужна постоянная «смена картинки» — возможность передвигаться, общаться, пользоваться гаджетами и так далее, жить по своей воле, а не по ПВР. В тюрьме они лишены всего этого, и для многих это прямо невыносимое испытание. Монаху проще, он, наоборот, стремится к внутреннему сосредоточению, к избавлению от суеты. Может, поэтому часть зеков и уходит на войну — на верную смерть, потому что для зеков вероятность гибели там практически 100 %. Большинство из тех, кто ушел из лагеря на войну, пока я там был, погибли. При мне приезжал в зону вербовщик из ЧВК — уже не «Вагнера», а какой-то новой, минобороновской. Его встречали без особого интереса. А вот в Металлострое (ИК-5 под Санкт-Петербургом. — Прим. авт.) мне рассказывали, как прилетал Пригожин на вертолете, всех строили на плацу, и он кричал: «Мне нужны головорезы, которые будут убивать, но я обещаю помилование». Говорят, что Пригожин исполнял всё, что обещал, но сейчас Министерство обороны кидает людей.

— В своих текстах последнего времени вы особенно критикуете тех, кого вы же назвали «новыми тихими». Это едва ли не большинство современных россиян. Если плохо быть «тихим», то надо быть «буйным»? Вплоть до готовности к гражданской войне?

— Мне трудно понять людей, которые молча смотрят, как попирается ногами их вера, как власть и церковная иерархия буквально плюют на заповеди Христовы. Мне кажется, этих людей должна мучить совесть, и мне трудно представить, как они с этим справляются. Однажды мне в тюрьму пришло письмо, в котором человек написал мне: «Простите нас, трусливых и маловерных». Я, конечно, далек от того, чтобы кого-либо судить за молчание. Но пусть хотя бы так. Если у человека есть подобное чувство, это неплохо.

Не нужно думать, что я призываю к насилию, к революции. 

К сожалению, в Московской патриархии людей учат ложному смирению, пассивности и раболепству перед власть имущими. Но Христос заповедал Своим последователям «пламенеть духом» (Рим. 12:11-13). Если бы христиане следовали этому завету Христа, не было бы ни войны, ни деградации церковных институтов в России и Украине. Чем для меня лично это закончится — посадят меня снова, расстреляют или еще что-то, — от меня уже не зависит. Мой протест не политический, он направлен против извращений всех норм христианской и вообще нормальной человеческой жизни. В политике невозможно без образа врага, поэтому я абсолютный противник «политической теологии» — на мой взгляд, в христианстве она невозможна. Мы можем и должны давать оценку политическим событиям, но именно вмешиваться в политические процессы — не наше дело. Тут я, правда, не имею в виду мирян, служение которых отличается от священнического. Вполне допускаю, что православный мирянин может избирать для себя политическую борьбу, но это более тяжелый путь.

— На днях вам присвоили статус «иноагента» — как он изменит (или уже изменил) вашу жизнь?

— Вряд ли я смогу жить в стране, где правит террористический режим, у которого руки по локоть в крови и который строит в России Северную Корею 2.0. Поэтому после освобождения я завершил все свои дела в России. В этом смысле я никак не пострадаю от иноагентского статуса. Ностальгировать тоже не собираюсь. Может быть, потому что я вырос в семье военнослужащего и мы много переезжали, но скорее это чисто монашеское: я просто на белом свете живу, а Родина моя — это Горний Иерусалим. Стыдно монаху тосковать по земному. Но пока я здесь, на этой грешной земле, буду стараться делать всё от меня зависящее для реального, а не формального воцерковления России.

Увы, «СВО» показала, что Россия сегодня не христианская страна. Людей в России просто обманули, подсунули им под видом Церкви суррогат, в котором проповедуют имперско-милитаристский культ «Святой Руси», а попросту говоря — банальный национализм.

Вот эту ложь и должны обличать настоящие христиане. Ну и понятно, одновременно с этим надо проповедовать христианскую веру в том виде, в каком ее проповедовали Христос и апостолы, а не Путин с Гундяевым.

Сейчас у меня есть только телеграм-канал «Антивоенный священник, о вере, церкви и власти», но в ближайшее время собираюсь запускать свой сайт и новый ютуб-канал, так как к старому у меня нет допуска. Это всё, что я могу сказать о своих планах, об остальном промолчу, пусть некоторые вещи будут сюрпризом и для террористического режима, и для его карманной «красной церкви». Кстати, в местах лишения свободы «красными» называют тех, кто сотрудничает с администрацией и идет на любые подлости ради этого сотрудничества.