«Не скажешь “Слава России” — поесть не дадут»

— К 2018 году боевые действия у нас более-менее прекратились. С 2015-го всё затихало и за три года примерно затихло. К 2020-му я уже как-то даже успокоился. Но предчувствие нехорошее всё равно было. Такая обстановка была у нас, я не знаю, как что-то в воздухе такое висело. В 2019-м несколько раз меня на улице останавливали, проверяли. Потом домой пришли, какие-то у них были доводы, уже не помню. Я понимал, что могут просто убить, но уехать не мог. Жена уехала на заработки, я работал там же, в Донецке, и дочка со мной оставалась.

Убить не убили, но блокировали меня, когда ехал на работу. Я был на велосипеде. Это было 14 апреля 2020 года. Перекрыли мне дорогу двумя машинами, сдернули с велосипеда, мешок на голову — и повезли куда-то. Ехали долго, где-то около часа. Приехали туда, где города не слышно вообще. Далеко куда-то. В подвал.

Примотали к столу. У них там стол такой специальный для пыток. К пальцам провода примотали и поехали… Спрашивали всякое. Я слышал их разговор: «Что вы лоха не можете раскрутить, его закрыть не за что?» Не было у них ничего. Я сначала тянул время, чтобы в группах в фейсбуке другие люди успели меня выкинуть, чтобы стерли всё, чтобы хоть они не попали. И дальше пошло-поехало.

Пароль от телефона я им сразу сказал, но у меня там ничего и не было в телефоне. Они совсем ничего не могли найти, поэтому стали навешивать на меня: я и взрывчатку перевозил, и еще бог знает что. Я всё подписал. Потому что никто бы не выдержал этого. Сначала к пальцам на ногах провод, потом… потом, простите, к яйцам провод примотали. Поливали водой, избивали… ну, всё по полной программе. За тот месяц меня частенько возили из ИВС в Донецке на тот подвал. 

Сначала мне сказали, что это у меня административный арест на месяц. А 15 мая прямо в ИВС арестовали еще раз. Обвинили в шпионаже, в разжигании ненависти, якобы еще листовки я какие-то раздавал, взрывчатку прятал. Еще было участие в террористической организации. Ну, всё, что я им подписал за первый месяц, то и повесили. Сказали, что я сотрудничал с СБУ, а СБУ у них признана террористической организацией. 

Я действительно сотрудничал с СБУ. Я родился в Донецке, я всё видел и понимал весной 2014-го, не мог я после этого оставаться в стороне. Там много было таких, как я, но почти все боялись. А я, так получилось, что и с Будановым встречался, когда он еще был в разведке, но не начальником. Это так давно было, сейчас уже даже смешно. Как они узнали об этом — не представляю. 

В общем, еще в 2014-м через знакомых я связался с СБУ, давал им какие-то данные. Ничего особенного, никаких секретов я всё равно не знал. Какие-то сведения, которые я передавал, устаревали через полчаса. Ну, что-то куда-то поехало… Но они даже это доказать не могли, никаких доказательств не было. Только то, что я сам подписал.

Сказали, что я прятал взрывчатку. Повезли туда, где я должен был показать, что ее прятал. Показали мне место. Я под камеру на него указал. Они под камеру достали оттуда взрывчатку.

Осудили меня на 12 лет. Был суд, почти как настоящий. Следствие, суд, «ДНР» — всё грамотно. Даже адвокат у меня был. С того же бока, что они сами, их карманный. Он единственный раз пришел на ознакомление, какие-то бумаги подписал. И ни разу не явился на заседания. Это настолько был фарс… Потом его поменяли на какую-то женщину, дали ей полчаса, чтобы как бы ознакомилась с делом, всё такое. Чтобы соблюсти какую-то видимость.

Когда судили, мне сказали: давай всё подписывай, мы тебя обменяем. До того времени, это 2020 год, мы знали, что обмены шли. У меня до 2022 года была надежда, что обменяют. Но меня, как я потом узнал, очень долго не подтверждала российская сторона в качестве гражданского пленного. Я был у них просто осужденный за терроризм.

Сидел я в Макеевке, там есть 97-я зона (Западная исправительная колония № 97. — Прим. И. Г.). Я когда-то в милиции служил, а на этой зоне был сектор для бывших сотрудников. С 2021 по 2023 годы я был там. 

Ну, со своими нюансами. Мною, например, УБОП занимался, а другими — МГБ. Те же, только в профиль.

В августе 2023-го меня перевели в 124-ю колонию в Донецке. Они стали делать отдельные колонии для бывших сотрудников. Россия уже тогда прочно зашла, а по российским законам нельзя содержать в одной колонии «черных» и «красных». На зону в Донецк привезли бывших сотрудников с разных зон. Нас там получилось около 30 человек. Это в колонии, рассчитанной на тысячу.

Когда уже зашла Россия, когда было не только «ДНР», стало всё-таки получше. УБОПа в России, как я понял, нет, поэтому его во что-то преобразовали. Кормить в колонии стали получше. Передачки мне жена пару раз передала, она приехала, когда меня арестовали, чтобы дочка одна не была. Но потом я попросил её больше мне ничего не приносить, им самим не хватало.

В 2022-м, когда началась война, мы, как могли, следили, что происходит. Мы смотрели российские новости, их можно смотреть, только надо уметь видеть «между строк». Ну и это же Макеевка, до незахваченных территорий было километров 10–15, можно было радио ловить. Вначале российские войска резво пошли, и грустно было понимать, что они много территорий захватили. А вот когда они начали много проигрывать, когда выровнялось на фронте, стало понятно, что это надолго.

В обмен меня подали сразу, когда только арестовали. В Украине были люди, которые этим занимались. И СБУ пыталась что-то сделать, и мои родственники, ныне покойные, хлопотали. У меня тетя была в Запорожской области, всё это через нее подавали. Не знаю, под чьим контролем сейчас те места, но там всё разрушено. Тетя погибла в 2022 году, и дальше заниматься моим обменом стало некому. Ну и бесполезно это уже было, поскольку Россия, как я уже сказал, не подтверждала, что я гражданский пленный.

Те гражданские, которых арестовали где-то с 2019–2020-го и до 24 февраля 2022 года, даже в Украине долго не считались жертвами российской агрессии. Гражданских меняли, но не нас. Тогда многие, кого взяли на подвал, оказались как бы «подвешены», и я в их числе. Я уже перестал надеяться на обмен. Мне оставалось сидеть еще шесть с половиной лет, и я думал, что так сидеть и буду, а потом меня депортируют куда-нибудь.

Отсидел я в общей сложности пять лет и четыре месяца. В колонии, пока я был в Украине, это была обычная жизнь заключенного. Я даже на работу устроился на швейное предприятие. Администрация колонии относилась к нам получше, чем к другим заключенным, все понимали, что могут в любой момент оказаться на нашем месте. Тогда всех хватали, всем лепили, не разбирались, за дело или нет. Не знаю зачем. Хотели показать, что борются с терроризмом.

Осудили-то меня в 2020-м по дэнээровским статьям. А когда в 2022-м зашла Россия, они стали приводить всё это в соответствие с российским УК. Нашли какое-то соответствие с российскими статьями, поменяли номера статей. Мне два месяца скинули. Одна из статей по российскому УК была террористическая, это 205.4. В России 205-я статья такая обширная, что туда можно запихнуть что угодно.

Тех, кто осужден по 205-й, в России содержат за тридевять земель, далеко от дома. И в июне 2025-го меня отправили в Омскую область. Нас всех повезли — кого в Хабаровск, кого в Нижний Новгород, меня вот в Омск. Сначала привезли в Таганрог, потом в Ростов, в Воронеж, в Самару, в Челябинск, везде это были СИЗО. Только 9 августа я добрался до СИЗО в Омске. Там, конечно, было страшно. Я провел там пять дней, но для меня они были как пять недель. 

Тут еще есть такой момент: те, кто служил в милиции до 1991 года, у вас в России считаются бывшими сотрудниками, а те, кто позже, не считаются. Я служил с 1995-го. И меня этапировали в обычную колонию. Слава богу, не успели довезти, не знаю, как бы мне там жилось.

В СИЗО в Омске меня поместили в сырую подвальную камеру, там по стенам вода сочилась. Всех террористов содержат в одиночках. Это было такое помещение… Ну, я мог только стоять по стойке смирно. Где-то с восьми утра и до половины девятого только стоять, и только по стойке смирно. Там видеокамера, они видели всё, что я делаю. Присесть на пол можно было только во время приема пищи. А чтобы еду получить, надо было сказать: «Слава России». Не скажешь — не дадут поесть. 

Дальше меня должны были довезти до колонии. Но, наверное, за те пять дней решилось что-то с обменом. Вполне возможно, что они что-то знали и раньше, но зачем тогда везли меня в Омск. Нас всех для обмена собирали самолетами по всей России, кого куда завезли.

Поскольку в Омске меня поместили в СИЗО, я понимал, что долго там не задержусь, дальше, наверное, повезут на какую-нибудь Колыму. Ну и тут с утра как-то говорят: собирай вещи. Собрал. До вечера меня держали в приемке, а потом дежурный мне проговорился уже около девяти вечера: ты, сказал, едешь на обмен. Меня, конечно, затрясло. У меня много вещей было, которые мне были не нужны, если дальше не в колонию. Этот дежурный просил меня никому не говорить, что я знаю про обмен, поэтому я не мог от этих вещей избавиться, пришлось тяжелые сумки с собой таскать.

Мне завязали глаза скотчем и посадили в автозак. В Омске привезли на военный аэродром. Туда прилетел самолет с Хабаровска, кажется, это был Як-42 маленький. Меня в него погрузили, и уже в самолете я услышал наших по голосу. Из Омска самолет прилетел в Пермь, там загрузился еще людьми. Дальше мы прилетели куда-то в Москву. Кто-то предположил, что это аэродром Чкалов, потому что много военных самолетов гудело. Это было ночью с 13 на 14 августа, и до утра мы простояли в каком-то ангаре. 

Всего в самолете нас было человек пятьдесят, наверное, — все гражданские, все примерно с такими же историями, как моя, ну, со своими вариациями. Потом нас погрузили в другой самолет и привезли в Беларусь, в Гомель. Там только сняли скотч, погрузили в автобусы и повезли на границу. Там мы уже сели в украинские автобусы и поехали в Чернигов.

На границе я увидел людей, на которых нас обменяли. Выглядели они хуже, чем наши. Ну как хуже… Не физически, как раз физически они были нормальные, обращались с ними не так, как с нами. Но мы радовались, мы готовы были бегом бежать к своим, а у них были такие лица, как будто их везут на казнь.

В Украину я вернулся 14 августа. Как нас встречали… Да вы сами можете найти такие видео, только напишите «обмен 14 августа». Я не ожидал такого, конечно. Люди вдоль дороги стояли с флагами. Этими дорогами часто ходят обычные автобусы, люди из них выходили, чтобы нас встречать. И как потом в больнице нас ждали, сколько было внимания… Ну очень тепло встретили. 

Потом нам помогли со всеми документами, с лечением, с реабилитацией. Со всем помогли. Никаких обвинений, никаких упреков, почему попал в плен. Даже из-за того, что у меня российский паспорт, упреков не было. Я его хотел выбросить, но пока вот лежит как макулатура.

Это было еще в Макеевке в 2023 году, им нужны были показатели, сколько российских паспортов они выдали, мол, люди получают российские паспорта даже в тюрьме. Им важны были количество и скорость, то есть паспорта надо было раздавать быстро, а у меня как у бывшего сотрудника документы все были в порядке, таким они в первую очередь паспорта давали. Мне за десять дней всучили: на, бери. И я знаю, что в Украине у меня проблем из-за этого не будет, у нас это даже в законе прописано.

Сейчас я в Тернопольской области, это Западная Украина. Когда мне уже после обмена дали телефон, я сообщил жене и дочери, но очень коротко. Не могу с ними общаться: они остаются в Донецке, я просто очень за них боюсь.

Записала Ирина Гарина, специально для «Новой газеты Европа»