73-летняя киевлянка оказалась одной из почти четырех десятков горожан, раненных в собственных квартирах в ночь на 14 ноября, при очередной ракетно-дроновой атаке. И стала седьмой по счету погибшей. Не спасли, обгорело сорок пять процентов тела плюс ожог дыхательных путей. Была бы моложе и здоровее, шанс бы существовал, а так…

«Сегодня утром в больнице умерла пожилая женщина, пострадавшая во время обстрела», — на следующие сутки написал в своем ТГ-канале Тимур Ткаченко, глава Киевской городской военной администрации. Журналисты выяснили: это Наталия Ходимчук, вдова Валерия Ходимчука. Старшего оператора главного циркуляционного насоса реакторного цеха, который погиб 26 апреля 1986 года во время взрыва четвертого энергоблока Чернобыльской АЭС. Он находился на рабочем месте до последнего.

О Ходимчуке, посмертно награжденном орденом «Знак почета», а с обретением Украиной независимости еще и орденом «За мужество» III степени, с тех пор вспоминали как о первой жертве Чернобыля. Там, где была северная часть реакторного зала и навсегда остался Валерий, между третьим и четвертым энергоблоком, поднялась каскадная стена объекта «Укрытие», чаще именуемого саркофагом.

На стене, еще при Союзе, повесили мемориальнуюдоску с барельефом и четверостишием «Ви не залишили пост, \ Мужньо стояли у герці. \ Пам'ятник вам вознести \ Треба у кожному серці» («Вы не покинули пост, мужественно стояли в схватке, памятник вам вознести надо в каждом сердце»). Перед хищной птицей — одинокая фигура с раскинутыми руками, она как будто видна на просвет. Возникает ассоциация с рентгеновским снимком. Смелое по тем временам художественное решение. Хотя приблизиться к доске могли только свои, станционные: режимная зона.

Есть фильм, снятый в 2001 году Общественным телевидением Славутича, города атомщиков ЧАЭС. Старенькую маму Валерия, одетую в белый халат и такую же шапочку, как у персонала станции, с двумя протокольными гвоздиками в руках, ведут по знаменитому «золотому» коридору, где счетчик накопленной дозы, показывавший до того безопасные пару микрозивертов, начинает стрекотать как бешеный, помогают преодолеть лестницы, переходы. И она голосит, прильнув наконец к холодной родной доске.

Съемки продолжались в родительской хате, в селе Кропивне, в зоне безусловного отселения, где доживали век те, кого назвали чернобыльскими самоселами. В Киеве давали квартиры, но мать покидать свои стены не захотела. Гладила фото сына, улыбалась благодарно, будто снова повидалась с ним, вплетала в украинскую речь белорусские слова, как обычно на Полесье:

ؙ— Мы ж в один день с Валерой уродилися, двадцать четвертого марта. Мне тогда (за месяц до взрыва.— Прим. авт.) семьдесят исполнялось, а ему тридцать пять. И мы решили в первый раз отсвятковать вместе. Он мне всё помогал. А уже болел, только мне не признавался (видимо, сын получил облучение до аварии. — Прим. авт.). Бледный, лицо белое. «Мама, чего у меня так волосы вылазят?» Ну шо ж ты зробиш…

Мать не сразу узнала о страшном, и о том, что сына больше не ищут. Верила, что Валеру лечат вместе с остальными, в Москве, куда спецрейсом доставили из Чернобыля обгоревших, облученных. И услышала фамилию «Ходимчук» среди погибших лишь 10 мая, из телевизора, от генерального секретаря ЦК КПСС Михаила Горбачёва. Тут и местное начальство во двор, ищут вдову: «Где Наташа? Будем за Валеру пенсию оформлять…»

А Наталия согласилась эвакуироваться из Зоны, чтобы спасти от радиации сына и дочь. Перебралась в Киев, в новостройку, восемнадцатиэтажную панельку. Государство выделяло переселенцам жилье на Троещине, в окраинном микрорайоне, только ТЭЦ и песок вокруг.

Но вскоре острота восприятия стерлась. Особенно когда выяснилось, что украинская столица тоже хватанула дозу радиации, не дай бог какую. И на первомайскую демонстрацию, на Крещатик, не следовало ходить самим и детей водить. Но из Москвы повторяли: авария локализована, угрозы нет, не верьте вражьей пропаганде! Троещина мало-помалу приобретала ухоженный вид. А их первый дом так и называли «чернобыльским» или «станционным».

В 1996-м, на десятилетие гибели, Валерия Ходимчука символически предали земле в Москве, на Митинском кладбище. Там уже нашли вечный покой тридцать украинцев, сотрудников атомной и пожарных, скончавшихся в радиологической больнице номер шесть, в первые месяцы после аварии. «Шестерка» была единственным местом в СССР, где разрешалось ставить диагноз «лучевая болезнь». Всех «чернобыльцев»хоронили в цинковых гробах, сверху пространство могил залили бетоном. Получились мини-саркофаги для каждого.

Для Ходимчука после определенных сомнений сделали исключение.

— Я ее не стирала. На рубашке Валерин запах еще долго не выветривался, — поделилась Наталия спустя почти сорок лет.

В киевский Ожоговый центр к Наталии Романовне приехали друзья из «Проміня 5-2» («промінь» по-украински — «луч», «5-2» —пятая и вторая смены станции, принявшие на себя первый удар радиации.— Прим. авт.), международной ветеранской организации инвалидов Чернобыля, заболевших острой лучевой болезнью, и членов их семей. Она и сейчас хотела говорить не о собственном самочувствии, а о покойном муже. Беспокоилась, что люди забудут что-то или перепутают (вот даже в паспорте Валерия когда-то допустили ошибку, когда меняли. Написали «ХодЕмчук», так и пошло дальше). Находилась в сознании, держалась мужественно. А наутро у нее остановилось сердце.

В Государственном агентстве Украины по управлению зоной отчуждения рассказали, что Наталию Романовну вместе с другими вдовами пригласили участвовать в фотосессии в рамках проекта «Чернобыль: женская судьба» к 40-летию катастрофы. Ждали ее 25 ноября…

История знакомства Валерия и Наталии на ЧАЭС незамысловата, как сюжеты советских фильмов о любви на производственной почве. Она — работница столовой в Припяти, он — молодой оператор станции, приходит регулярно обедать. На выходных вместе на танцы, в ее родное село Копачи, после которых Валерий добирался пять километров пешком до своего Кропивного.

Воспоминания Наталии Ходимчук, записанные в 2024-м,приводит Госагентство Украины по управлению зоной отчуждения: «Как-то Валера явился неожиданно, посреди недели. Сидела дома за кроснами, ткала коврик с цветочками. Засмущалась, что парень увидел небогатый быт и меня в домашней одежде. А он свататься пришел». Агентство уже давно по крупицам собирает свидетельства тех, кто был очевидцем крупнейшей техногенной катастрофы прошлого века.

Жили молодожены сначала в передвижном домике, потом получили квартиру в Припяти, родили сына и дочку. Из воспоминаний: «Валера собирался на ночную смену (26 апреля 1986 года.— Прим. авт.), по телевизору показывали фильм о любви по расчету. Я обняла его и спросила, по любви ли он на мне женился. Он улыбнулся и ответил: “Конечно, по любви!”» Так и закончилась у семьи светлая полоса.

В 1993-м известная украинская народная художница, гений «наивной живописи» Мария Примаченко, родная тетка Валерия Ходимчука, которая тоже родилась и прожила всю жизнь возле Чернобыля, ставшего именем нарицательным, посвятила погибшему племяннику картину «Птица». Мария Авксентьевна часто сопровождала свои работы стихами-заговорами, «Птица» исключением не стала. Почти ровесница матери Валерия, Примаченко и говорила, как она, смешивая, будто краски, украинский с белорусским. Но хищная птица с барельефа тут обратилась в сказочную, синюю, распростершую крылья в саду с красными плодами. Подпись гласила: «Ця птиця увезде літає, свого чоловіка (тут — “мужа”, укр.) шукає (“ищет”, укр.), а його ніде не має (“нигде нет”, правописание авторское. — Прим. ред.), його тіло по всьої Україні розлетілось. Будуть рости квіточки, будуть рвать діточки, до могилок нести. А моя могила в небо полетіла. Валерій Ходімчук в 4 блоці погиб».

25 февраля 2022 года историко-краеведческий музей в поселке городского типа Иванков, что под Киевом, былуничтожен прямым попаданием не то российской ракеты, не то снаряда (на второй день вторжения мирные жители их еще не очень различали). В залах находились и картины Марии Примаченко. Если бы не самоотверженность сотрудников музея, бросившихся прямо в огонь, список безвозвратных потерь национальной культуры пополнился бы еще четырнадцатью полотнами, что вместе с дымом пожара могли улететь в небо. Что за параллели всё время проводит жизнь…

В Москву, на Митинское, Наталия Ходимчукездила двадцать лет кряду, вплоть до 2015-го, когда российско-украинская война набирала разгон.

Теперь вдова могла выбирать между мемориальной доской на ЧАЭС и Чернобыльским храмом, куда принести цветы.

С началом большой войны дорога на атомную станцию оказалось тоже закрыта. Причем в прямом смысле. Зона отчуждения и атомная практически сразу попали под российскую оккупацию. «Я с Валерой разговариваю и прошу: прогони их оттуда!» — еще в прошлом годуделилась Наталия с коллегами-чернобыльцами. В 2022-м у нее родилась внучка. Назвали Валерией, в честь деда, чьи портреты продолжают смотреть со стен. Любви меньше не становилось.

В ночь на 14 ноября 2025-го «шахед» ударил прямо в «чернобыльский» дом, где до сих пор живут те, кто получал квартиры после аварии: пенсионеры с массой хронических болезней. В какие укрытия им бегать при атаках с воздуха каждую ночь? Из сбережений — только награды за доблестный труд и фотоальбомы, что сорок лет назад увезли из Припяти. Много заслуженных людей, вроде Героя Украины Алексея Михайловича Ананенко, в прошлом инженера-механика Чернобыльской АЭС. Ананенко был среди трех добровольцев, которые, смертельно рискуя, предотвратили второй взрыв на станции. Случись он, дальнейшая судьба Европы сложилась бы крайне печально. Об этомнапомнила киевская тележурналистка Тамара Хрущ, в свое время снимавшая в доме сюжеты для программы «Дзвони Чорнобиля» («Колокола Чернобыля»).

Этажи с шестого по восьмой оказались поврежденными. Квартира Наталии Романовны Ходимчук на седьмом выгорела дотла. Хозяйку вынесли спасатели.

В 2019-м на экраны вышел художественный телевизионный британо-американский мини-сериал «Чернобыль», вокруг которого в Украине сломали много копий. Эпизодическую роль Валерия Ходимчука сыграл ирландский актер Киран О`Брайан. Теперь Россия своими руками сделала всё для того, чтобы история любви и смерти супругов-чернобыльцев поднялась на уровень античной трагедии.

Киев